Такой, какой я есть
Шрифт:
Бен-Гурион
В период расцвета нашего общения с Западом, открытости, это где-то середина 90-х годов, в Челябинске появляется большая делегация израильских специалистов. Ее привезла Эмилия Григорьевна Волкова, в те времена являющаяся проректором по науке УГМАДО (Уральского института усовершенствования врачей), талантливый кардиолог, потрясающая, умная, яркая женщина, способная зажигать, генерировать новые идеи. В тот период на коне были идеи здорового образа жизни, просвещения, просветительства. Именно этому была посвящена большая конференция, которая проходила на озере Тургояк – в месте, которое сейчас называется «Жемчужиной Урала». Тогда это был пансионат Уральского автомобильного завода и носил жаргонное название «китайский пансионат». Первая половина дня прошла на фоне очень интересных, объемных удивительных докладов о правильном образе, вреде алкоголизма, курении, о насилии в семье, которое происходит на фоне безобразий, и прочих-прочих правильных вещах. Выступали наши ученые, израильские ученые, потом после окончания большого перерыва все, как обычно, собрались на банкет в зале, и начался совершенно потрясающий интересный банкет с русским хлебосольством на фоне уральской природы, с достаточно энергичными возлияниями, которые мало соответствовали
И в самый разгар торжества и общения встает некая дама, урожденная израильтянка, которая там родилась. Она сказала: «Я никогда не была в России, но у меня много русских друзей. Мне так у вас нравится, так у вас здорово, вы такие молодцы, вы сказали столько прекрасных тостов, я поняла, что Россия намного лучше и интереснее, чем вообще я могла предполагать ранее. Но вы практически сказали все, что я хотела сказать вам. Но у меня просится тост за Бен-Гуриона, которого я очень люблю и очень уважаю, давайте выпьем за него». Это был, наверное, самый оригинальный, самый необычный тост, за который я когда-либо поднимал рюмку, потому что до этого я, честно говоря, мало что знал о Бен-Гурионе и относился к нему абсолютно абстрактно и индифферентно. После этого пришлось почитать и ознакомиться. Действительно, этот персонаж израильской истории вызывает большое уважение. Но и как бы некий эпилог к этой истории: это самый оригинальный и познавательный тост, который мне когда-либо приходилось поднимать.
Советы юным студенткам младших курсов
Барышня, собираясь в незнакомую компанию, должна на аварийный случай брать с собой не столько презерватив, сколько деньги на такси, чтобы презерватив не понадобился.
Стаканчик из-под сметаны…
Москва в дикие 90-е годы. Каширское шоссе. Гостиница онкоцентра, очень удобная, куда пускать нас стали после 1988 года. Около станции метро традиционная куча ларьков самого экзотического вида. И интересный товар, который наблюдался, может быть, полтора-два года и только в Москве, – это очень низкосортная водка, которая продавалась в пластмассовых баночках, в которых сейчас продают творог и сметану, с фольгой, заклеенной сверху. Тогда среди нас, молодых врачей, которые по разным делам приезжали в онкоцентр, ночевали там, она пользовалась определенной популярностью. Было очень удобно встретить товарища у метро, зайти, съесть беляш и выпить вот эту гадость из пластмассовой баночки. Потом, к счастью, все это исчезло. Но о том напитке, упаковке вспоминают многие из нас, кто учился, работал и работает сейчас в онкологии. Кстати, многие из моих товарищей, «собаночников» по этим пластмассовым стаканчикам, стали докторами наук, профессорами, очень уважаемыми специалистами-онкологами. Это не помешало нам развиваться, повзрослеть и не потерять голову.
Предки
Очень популярное рассуждение, о чем бы я поговорил со своими дедами, со своими предками. Вот у меня часто возникала мысль, действительно, о чем? В эпоху, когда были родовые поместья, много поколений жило в одном месте, общие с предками поля, дом, еще что-то, может быть, и был интерес. Сейчас, честно говоря, при всем моем уважении к предкам и к своей семье, наверное, встретившись с прадедом, тем более с прапрадедом, общих тем едва ли бы у нас нашлось сколько-нибудь много. Но подумайте сами, совершенно другая эпоха, совершенно другая жизнь. И по сути, нас мало что связывает. Одни мои прадеды жили в Каслях, работали на Каслинском заводе, занимали одни из первых мест, были руководителями подразделений. Прапрадед ездил даже в Париж на Экспо, где представлялась продукция завода. В семье имеется романтическая история. Где-то на каслинском кладбище есть могила Терентия Волегова. Дальше я предков, увы, не знаю. Это середина XIX века. Данила Терентьич, будучи очень состоятельным человеком, раздал детям свое имущество (дом, магазин, еще кое-что было), а моему прадеду, который был самым младшим, Ивану Даниловичу, оставил колоду для изготовления моделей, дубовую, большую, чем младшего сына очень обидел. И через некоторое время, когда сгоряча мой прадед решил расколоть это наследство, колоду он расколол, но колода оказалась прапрадедовой копилкой, и там оказалась очень крупная сумма в золоте. Но вскоре грянула революция. Правда, прадед успел построить очень хороший дом, магазин, которые до сих пор стоят в Каслях и известны людям. Пришла революция. У прадеда хватило ума при реквизиции сдать все золото государству, и это семью спасло. Мой дед пошел служить в Красную армию и воевал в Средней Азии в районе Кушки, участвовал в разгроме банд Ага-хана, то есть практически то же самое, что потом происходило с нашими сверстниками в Афганистане.
Младший брат пошел учиться в юридический институт, закончил свою жизнь крупным офицером в системе МВД. С ним я, конечно, общался. А вот с прадедом и прапрадедом не знаю, о чем могли бы мы побеседовать. Наверное, на какие-то отвлеченные темы.
Если брать предков с другой стороны, другого прапрадеда Семена Васильевича Белоусова, то это был, говоря нынешним языком, промышленник, который достаточно успешно работал в Центрально-Черноземных областях России, занимался строительными подрядами. Жили они в Ельце – это самый центр России. Если верить семейным преданиям, а я склонен этим историям верить, когда началось раскулачивание, к моему прадеду и к моей бабушке Варваре Семеновне Белоусовой тогда, потом Волеговой, прибежал их сосед, комсомольский активист, который сказал: «Варюшка, вас завтра будут раскулачивать. Давайте скорее уезжайте, исчезайте отсюда». Они погрузили все, что было из носильных вещей, взяли какие-то небольшие наличные деньги, уехали на станцию и приехали в Челябинск на строительство тракторного завода, где было достаточно несложно затеряться. Очень интересно, что тем молодым комсомольцем, который предупредил и ухаживал за бабушкой, был Михаил Соломенцев, который впоследствии стал председателем Совета министров РСФСР, кандидатом в члены Политбюро и некоторое время был секретарем Челябинского обкома партии в годы войны. Вот такая история. Семен Васильевич не сумел от перипетий эпохи укрыться в Челябинске. 20 декабря 1937 года он был арестован. Мне довелось видеть в подлиннике его документы, следственный протокол допросов. Допрошен он был впервые в 20:00 31 декабря 1937 года. Скупой язык допроса не передает, конечно, эмоции. Но прадед был, видимо, орешек еще тот.
Кстати, по рассказам бабушки, люди, которые донесли, написали эти бумаги, это были соседи, хорошие знакомые, даже друзья дома, что, к сожалению, неудивительно. Завистники и недоброжелатели. Допрос носил примерно такой характер.
То, что касается прапрадеда по этой линии, я плохо представляю, что это был за человек и кто это. Увы, так.
По отцовской линии я хорошо, естественно, знал деда. Я знал достаточно смутно в детстве прадеда Кузьму, которого можно, наверное, считать основоположником медицинской линии нашей семьи, поскольку прадед Кузьма был призван в армию в 1914 году и воевал всю мировую войну санитаром на Западном фронте. Слава Богу, выжил, не покалечен был. А вся семья переехала из Центральной полосы России в нынешнюю Курганскую область в район села Кипель. И сейчас имеется место, где были мельница, дом, пруд. Но это переселенцы по линии Столыпинской реформы. Тоже, наверное, мало общего. Мы прожили абсолютно разные жизни в разных условиях. Преемственность поколений – дело, конечно, великое, но в нынешнем мире, очень динамично развитом, и притом, что каждое поколение проживает свою, очень отличную от предыдущего жизнь, у меня мало иллюзий относительно того, что что-то содержательное могло бы быть от моих встреч и бесед с моими прапрадедами. К сожалению, грустно, но вот так.
НВП. 31-я школа
Мне очень повезло, что после 4-го класса я, естественно, по идее родителей пришел в 31-ю физико-математическую школу. Это был 1969 год. А школа открылась только в 1965 году и создавалась по образцу физматшколы Новосибирского академгородка, где готовились будущие абитуриенты и студенты крупных технических и физико-математических вузов. Школа была абсолютно классная: это был отличный подбор учителей, очень интересный подбор учеников. Мы все практически пришли отличниками, и это было холодным ушатом на голову, будучи в общеобразовательной школе (я учился в 11-й школе, которая еще не была лицеем, а была просто добротной городской школой, располагалась в соседнем доме с домом, где я и мои друзья жили), а тут оказываешься среди равных. И еще большим холодным душем была первая контрольная по математике, когда большинство нас получили двойки, тройки – это было трагедией для нас, мальчиков, которые привыкли расценивать четверку как очень большую неудачу.
Я думаю, что разговор о моих одноклассниках еще в этой книге пойдет, там много было интересных ребят. Естественно, юность была прекрасна и полна приключениями и впечатлениями. Но мне сейчас хочется вспомнить 9-й класс, подполковника Цыганка – преподавателя по НВП. После 8-го класса наши классы значительно переформатировали. Значительная часть, примерно до трети ребят из физико-математических специализированных классов, были переведены в два общеобразовательных класса, и на их место пришли ребята из «Г» класса, которые остались на физматподготовке. Среди них пришел Саша Тысячный по кличке Комар, на которую он охотно откликался, потому что действительно был такой миниатюрный, французского, дартаньяновского типа парень, неглупый, где-то способный на провокацию. И вот одно из первых занятий по НВП, по патриотическому воспитанию. Цыганок был, наверное, очень неплохим человеком и хорошим офицером, но, придя в такую среду, про которую, может быть, немножко длинно рассказал, он сохранил те же самые приемы, которые использовал в беседе и с ребятами, которые пришли в армию после 10-го класса, и с несколько другой подготовкой, несколько из других сред интересов: там была намного более простая и малообразованная публика. И вот, говоря о подвигах во время войны, он обратился к Тысячному: «Скажи, Тысячный, ты бы мог, как Александр Матросов, закрыть своей грудью амбразуру?» Сашка, всегда шустрый и острый, очень смутился: «Я не знаю, я, конечно, очень уважаю Матросова и его подвиг, я понимаю настрой и все прочее, но я не уверен, хватило бы у меня духу и смелости, не струсил бы я в последний момент, если бы оказался в такой ситуации». Наш доблестный командир сказал: «Садись, Тысячный, три!» Тысячный спросил: «Извините, а почему три? Я же честно сказал». – «Ты должен был сказать: «Конечно, я абсолютно готов и полностью бы повторил подвиг Александра Матросова, если бы оказался на его месте». Сашка пытался спорить: «Но я же не уверен, смог бы я, хватило бы у меня духа и смелости». – «Нет, советский солдат должен всегда говорить, что он готов выполнить любой приказ и совершить любой подвиг!»
ГДР. Орган
Как, наверное, все челябинские помнят, в 1985 году здание на Алом поле, в котором был расположен планетарий, было передано под орган, который был сделан в ГДР, привезен к нам. И очень быстро вот это здание в центре города приобрело колорит, стало одним из символов города и стало пользоваться очень большой популярностью и любовью у челябинцев. Я сам неоднократно там бывал, это было интересно, в какой-то степени модно: орган – что-то западное, что-то свежее и необычное. Потом загремела перестройка, немного приоткрылись границы. В 1988 году я оказался в ГДР руководителем туристической группы медработников, совсем еще молодым пацаном, так уж получилось, и в плане культурного обмена мы приехали в городок на музыкальную фабрику, где был сделан наш орган. Они помнили и знали об этом. Делали прекрасные немецкие аккордеоны. Располагался этот городок в очень интересном месте. Это была реальная граница, но условная, потому что там не было ничего, кроме такого невысокого полосатого заборчика, где сходились границы ГДР, Чехии и Венгрии. Нас встречали в ресторанчике: был шнапс, было пиво, была водка, было очень интересное общение, песни и все такое. И мы, компания молодых парней, развлекались достаточно похабным образом: мы выходили на границу и пытались с территории ГДР струей мочи достать до территории Чехословакии и Венгрии. Надо сказать, что, судя по цвету снега (а была зима), вот этим развлекались не только мы, а многие. Кстати, научили нас этому немцы.