Такой я была
Шрифт:
Мы сидим так близко. Я чувствую на коже его дыхание, ощущаю тепло его тела. Глядя мне прямо в глаза, он ждет реакции. Но его дыхание, тепло, глаза лишают меня способности нормально соображать, говорить или думать о чем-либо, кроме его дыхания, тепла и глаз. Наконец я приказываю себе отвернуться.
– Так вот, – продолжает он, не дождавшись от меня ответа, – эти промежуточные одуванчики найти непросто – мне же пришлось искать цветок на каждой стадии роста для доклада. А такие встречаются очень редко.
Я осмеливаюсь
– Наверное, это не очень интересно? – Джош опускает локти на колени и вертит одуванчик между пальцев.
Я улыбаюсь. На самом деле мне интересно, но я не собираюсь в этом признаваться.
– Хорошо сегодня на улице. – Он смотрит в небо.
– Да, – отвечаю я.
– Да. – Он вздыхает.
Мне его жаль: парень, наверное, думал, что у него хорошо получается разговаривать с девчонками ни о чем. А тут я. Но он не виноват.
– А ты почему еще не ушла? – спрашивает Джош, когда молчание становится невыносимым.
– Жду подругу. А ты?
– За мной должны заехать. Я только что с тренировки.
– Ты повредил колено? – спрашиваю я, глядя на его наколенник.
– Нет, оно просто иногда побаливает. Ничего страшного. – Он смотрит на меня, и его губы медленно растягиваются в улыбке.
– Ясно. – Я отворачиваюсь, чтобы парень не подумал, будто меня слишком заботит его здоровье. Или что-то еще.
– Ну так что? – Джош нервно теребит пальцами одуванчик. – Ты так мне ничего определенного и не ответила, знаешь?
– Да, – отвечаю я. – Прости.
– Это значит «нет»? – Он по-прежнему улыбается. – Я не обижусь. Просто я не привык чувствовать себя так по-дурацки, – смеется он.
Мне тоже смешно, что он, а не я, чувствует себя по-дурацки. Как бы дать ему понять, что мне хочется сказать и «да», и «нет»?
– Нет, дело не в этом. Я просто… – Но я не могу договорить, так как сама не знаю, в чем причина.
– Так в чем же дело?
– Не знаю, – бормочу я.
Парень, кажется, растерян и не понимает, улыбаться ему или хмуриться.
– Ты это делаешь нарочно? Я не догоняю.
– Что нарочно?
– Водишь меня за нос. Не отвечаешь прямо.
– Да нет же, нет. Честно.
Джош все же хмурится, и лоб прорезает вертикальная морщинка. Он оценивающе смотрит на меня.
– Забудь, – выдавливает он. – Видимо, я просто тебя не понимаю. – Он отмахивается с грустной смущенной улыбкой. – Забудь, правда.
– Да! – вдруг слышу я свой голос. Что, если это мой шанс – уже второй шанс – начать общаться с парнем, как все нормальные девчонки?
– Да? – Его глаза загораются, и парень вглядывается в меня. – Значит, ты согласна?
Я делаю глубокий вдох и повторяю:
– Да.
– Ну наконец-то! – Он торжествующе протягивает руки к небу и смеется. – Что делаешь завтра вечером?
– Кажется, ничего.
Джош собирается еще что-то
– Черт, за мной приехали. Вот. – Он берет меня за руку.
– Погоди, – отдергиваю я руку, – что ты делаешь?
– Да не бойся ты, – хохочет парень. – Не волнуйся, ничего плохого я тебе не сделаю. Просто расслабься, – просит он убаюкивающим бархатным тоном, от которого, наверное, все девчонки тают. И, расцепив мои сжатые пальцы, кладет что-то мне на ладонь.
Я смотрю вниз. Это тот самый одуванчик – уже не желтый, но еще не облетевший.
Джош встает и надевает сумку на плечо.
– Тогда завтра после школы?
Я киваю.
– Отлично, – отвечает он. – Супер.
Парень садится в универсал. На водительском сиденье женщина – должно быть, его мать. Она машет рукой. Я поворачиваюсь посмотреть, кому она машет, но тут понимаю, что мне. Джош сидит рядом и выглядит смущенным. Тогда я поднимаю руку и машу в ответ.
– Может, твою подругу нужно подвезти? – спрашивает она у Джоша; я хорошо слышу ее слова, ведь стекло опущено.
– Нет, поехали, – отвечает он.
Машина трогается с места, а я открываю ежедневник на развороте этой недели и аккуратно вкладываю белый одуванчик поближе к переплету. Потом закрываю блокнот.
Вдруг я слышу шаги – поскрипывает покрытие теннисного корта. Оглядываюсь, присматриваюсь внимательнее и вижу Аманду. Она стоит, вцепившись в проволочное ограждение, и смотрит на меня.
– Эй! – окликаю я ее. Но она отворачивается и уходит. – Эй! – Я встаю и бегу к ведущей на корт калитке. – Зачем ты там стояла? Шпионила за мной?! – кричу я, быстро догнав ее.
– Нет. И я могу стоять, где хочу. – Она складывает руки на груди и окидывает меня возмущенным взглядом, затем ее лицо медленно меняется на глазах, верхняя губа брезгливо кривится.
– Не лезь не в свое дело, Мэнди. – Я уже хочу уйти, но потом снова поворачиваюсь, ярость придает мне сил. – Что ты ко мне привязалась?
– Ни к кому я не привязывалась, – отвечает сестра Кевина.
– А мне так не кажется. – Я тоже скрещиваю руки на груди, пытаюсь успокоиться и выглядеть невозмутимой, как она. Как ей это удается? Она подходит близко, как в тот день на ступенях перед школой. Если бы мы не были так хорошо знакомы, я бы решила, что она хочет меня ударить.
– Меня зовут не Мэнди, – цедит она сквозь зубы и уходит с корта, не говоря больше ни слова.
В ту ночь я почти не могу спать. Просыпаюсь рано и начинаю готовиться. Даже мама с папой еще не проснулись. Когда я прихожу в школу, там еще никого нет. Из учительской доносится запах горелого дешевого кофе, но коридоры пусты. Я иду в женский туалет на первом этаже и открываю окно, чтобы тайком выкурить сигарету, пока никто не видит.