Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
капель самоуверенности. Но черты заданностн, умышленности, внутренней
скованности предательски проступают в движении стиха. Заметим, что при этом стих
может развинченно вихляться, вытанцовывать бог знает что, дабы замаскировать
принужденность, но если он и сумеет обмануть читателей, то лишь на время.
Формула «поэзия — мышление образами» далеко не всеобъемлюща, и я скорее
склонен полагать, что поэзия— это мышление пластикой, ибо пластика слова включает
в
метафор, и тонкость эпитетов, и мало ли что еще. А основной закон пластики, в том
числе и пластики мышления,— это, конечно, непринужденность. Именно
непринужденность и есть бессекретный секрет лучших стихов Д. Самойлова из его
книги «Равноденствие». О том, как поэт иногда отклоняется от принципа
непринужденности, поставленного им во главу угла отношения к поэзии, мы будем
говорить во второй половине статьи, сейчас же обратимся к удачам, воплощающим
этот принцип.
92
Одно из качеств поэтической непринужденности — это целостное, свободное
построение строфы. Есть строфы, чье обаяние почти невозможно анализировать, как
невозможно «алгеброй поверить гармонию». Эти строфы не сколочены из отдельных
строк, а неразъемны: их не расчленишь никаким усилием. Это не арматура рифм,
заполненная словесным бетоном сомнительного качества, а полновесные цельные
отливки. Такие строфы западают в сознание сразу и становятся его неотъемлемой
частью. К ним принадлежит строфа Самойлова, которую уже не вынешь ни из нашей
поэзии, ни из нашей истории:
Сороковые, роковые, Свинцовые, пороховые... Война гуляет по России, А мы такие
молодые!
Где бы ни звучала эта строфа — или на вечере поэзии из уст самого поэта, или в
концерте художественной самодеятельности, или в Театре на Таганке, или просто в
глубине нашей памяти, за ней сразу встает то горестное и в то же время драгоценное
для стольких поколений время. А ведь это только четыре строчки! Да еще и безо
всякого «мышления образами»! В чем обаяние этой строфы? Во внутренней рифме? В
интонации? В соединении такого неожиданного по отношению к трагической теме
шалавого выражения «Война гуляет по России» и брошенного еще более залихватски, с
чуть улавливаемой грустью по невернувшимся ровесникам, да и по самим себе,
которых тоже не вернешь: «А мы такие молодые!»? Обаяние этой строфы не в
частностях, а во всей гармоничности ее течения, в ее многоинтона-ционности,
прикрытой как будто бы только одной захлебывающейся интонацией, короче говоря —
в непринужденности. Лучшие стихи Самойлова
как постройки, сделанные без единого гвоздя:
Приобретают остроту, Как набирают высоту. Дичают, матереют, И где-то возле
сорока Вдруг пробивается строка, И мысль становится легка, А слово не стареет.
92
Какая удивительная пластика, какая свобода движении мысли и слова! Обратим
внимание на строку «И мысль становится легка». Она не случайна. Это как раз то, чего
добивается поэт,— не «легкости в мыслях необыкновенной», конечно, а
непринужденности мысли, преодолевшей закон земного притяжения и все-таки не
отрывающейся от земли, «...мысль становится легка» в том смысле, что она ненатужна,
ненавязчива, не ради пысокопарной афористичности, а именно легка, т. е. естественна,
как выдох в пении. И дальше тоже прекрасно:
И поздней славы шепоток Немного льстив, чуть-чуть жесток, И словно птичий
коготок Царапает, не раня. Осенней солнечной строкой Приходят зрелость и покои.
Рассудка не туманя.
Пожалуй, только одна строка — «Осенней солнечной строкой» — проговорена
вскользь, необязательно. Но затем снова переливчато, с мудрой беззлобностью, с
веселой шальнинкой:
И платят позднею ценой: «Ах, у него и чуб ржаной! Ах, он и сам совсем иной. Чем
мы предполагали!» Спасибо тем, кто нам мешал! И счастье тем, кто сам решал,— Кому
— не помогали!
Одно из самых чистейших, самых непринужденных стихотворений в русской
лирике последних лет.
Мне кажется, что при всех несомненных достижениях общей ремесленной
культуры стиха сейчас наличествуют два ложных направления, вроде бы противобор-
ствующих, но вольно-невольно смыкающихся: первое — подчеркнуто ораторское,
второе — подчеркнуто антиораторское. Но в любой подчеркнутости есть умысел,—
следовательно, принужденность. Вот что объединяет так называемых литературных
противников. Истинная борьба за качество поэзии лежит вне этих крошечных баррикад
из папье-маше.
Обратимся — в который раз! — к спасительному примеру Пушкина, который
чурался какой бы то ни было
181
подчеркнутости, не избегая ни ораторских интонаций, ни самых интимных, и
естественно соединял их, не считая противопоказанным этот сплав, когда так ему было
необходимо. Переходы от «Товарищ, верь...» то к искрящемуся радостью жизни
«Подъезжая под Ижоры...», то к трагическому «И мальчики кровавые в глазах» были
абсолютно гармоничны: они раскрывали разные стороны личности, непохожие, но