Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
доставшихся по счастливому случаю крох свидетельств. Если же исчезают и эти крохи,
то тогда неминуемы провалы в истории, и совершавшиеся когда-то, но не
проанализированные трагедии угрожающе возрастают в преступно нелепой
возможности повторения. Сила литературы — это предупреждать при помощи
прошлого и настоящего будущее.
Связь этих двух знаний — знания прошлого н знания настоящего — единственная
возможность пред-знания будущего.
может быть бесстрастным, литература — никогда. Даже чистая правда, написанная
бесстрастно, без авторского отношения к этой правде, не выходит за
22
пределы факта. Холодно изображенная человеческая трагедия может и читателя
оставить холодным. При отсутствии страсти не помогают даже самые тонкие мысли. В
чем красота мыслей, если от них не исходит неподдельный жар чувства? Сквозь слезы,
затуманивающие глаза, можно увидеть гораздо больше, чем самыми зоркими, но
равнодушными глазами. Лишь неравнодушие— это подлинное зрение, а все остальное
— слепота. Можно скрупулезно коллекционировать фактики, но потерять образ жизни
в целом. «Кто способен вполне удовлетворяться микроскопическими пылинками мыс-
ли и чувства, кто умеет составить себе огромную известность собиранием этих
пылинок, тот должен быть мелок насквозь в каждой отдельной черте своей частной и
общественной жизни» (Писарев).
Только неравнодушие может подсказать гармонический образ жизни со всеми ее
ужасами и красотой. Неравнодушие к любой, самой крошечной, жестокости,
несправедливости, тупости — это долг писателя. Но писатель, так живо чувствующий
уродства жизни и восстающий против них, пойдет против правды гармонии, если
одновременно будет равнодушен к бессмертной красоте природы и человеческой
доброты. Как естественно сочетаются у Некрасова в его поэме «Мороз Красный нос»
горькое возмущение крестьянским бесправием и восхищение красотой зимнего леса и
красотой души русских крестьянок! Только образ жизни, не рассеченный, не
раздробленный, не расщепленный искусственно, а озаренный, высвеченный сразу,
целиком неравнодушием, которое выше «беспристрастного света дня», может
подсказать обобщения, равные величию жизни. «Единственно лишь там, где есть
великие надежды и великие мысли о будущем, там только и есть тот принцип
литературной жизни, который помешает им окаменеть и допустить литературу до
полного истощения...» (Г. Успенский). Неравнодушие к будущему порождается только
неравнодушием к современности. Между тем существует распространенное
навязчиво распространяемое заблуждение о том, что только вечные темы, Вознесшиеся
над суетой современности, могут привести к высочайшей художественности.
Обманчивый отблеск чтого заблуждения виден на стихах многих молодых, когда даже
трудно понять, в каком веке написано то
23
или иное стихотворение. Боязнь исторической конкретности, боязнь изображения
себя внутри нее — не есть ли это просто-напросто гражданская трусость, прикры-
вающаяся высокопарным интересом к вечности? «Послание в Сибирь» Пушкина стало
вечным только потому, что оно когда-то было конкретно современным. Вечность не
есть абстракция, не есть метафизическая категория. Вечность выплавляется из
реальности на огне неравнодушия. Только неравнодушие — то ядерное топливо, ко-
торое способно помочь мысли преодолеть космическое пространство вечности.
«Истинный художник становится страдальцем, потому что он истинный художник, ис-
кренний человек, и общественный недуг становится его недугом. Он кричит от
общественной боли. Он не может сжиться ни с измельчавшим искусством, ни с измель-
чавшим человечеством...» (Н. Огарев). Это неравнодушие и стало в русской классике
тем, что мы называем гражданственностью. Пушкин был духовным основателем
русской нации. Отныне и навсегда слова «интеллигенция» и «гражданственность»
стали нерасторжимы. Основа гражданственности проста и огромна: ответственность за
судьбу народа. Моральная невозможность отдельности. «Источник, сочувствия к
народной жизни, с ее даже темными сторонами, заключается отнюдь не в признании ее
абсолютной непогрешимости и нормальности, как это допускается славянофилами, а в
том, что она составляет конечную цель истории, что в ней одной заключаются все
будущие блага, что она и в настоящем заключает в себе единственный базис, без
которого никакая человеческая деятельность немыслима» (Н. Щедрин).
Гражданственность в русской классике никогда не скатывалась до «идолизации»
народа. На лице любого идола можно только вообразить человеческие чувства, но
нельзя их увидеть. Гражданственность не есть слепое поклонение народу,
гражданственность — это уважение, которое выше поклонения. Уважение со стороны,
с дистанции, по отношению к народу недопустимо. Гражданственность — это не
только чувство народа как отдельной от себя реальности, но ощущение самого себя