Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
одна нога его скульптуры сделана изlb каррарского мрамора, а другая из
первопопавшейся глины. К сожалению, так иногда до сих пор бывает cd стихами
Горбовского. Эта непрофессиональная небрежность проскальзывает и в рифмах
«молодая — стаями», «глаза — волосах», «отважно — пташка», «прекрасно —
лаской», «бездушной-то — подушечка», «спешат — душа» и т. д.
Горбовский справедливо сказал: «Маленьких искусств не существует».
Искусство самоочищения —
1975
ОСЯЗАНИЕ СЛУХОМ
п
оэзия — это всегда перевод с темного, запутанного, сбивчивого подстрочника
собственной души, и в этом смысле любой поэт — переводчик. Абсолютно точный
перевод языка души на язык слов столь же невозможен, как и опасен слишком вольный
перевод — он чреват тем, что от первозданности души ничего не остается. Но что же
делать? Автор афоризма «Мысль изреченная есть ложь» остался в нашей памяти все-
таки именно благодаря изреченности, а не молчанию. Если следовать тютчевской
логике, то его строка о том, что мысль изреченная есть ложь, уже сама является ложью.
«Взрывая ключи», можно не только «возмутить» их, но и раскрыть тайные истоки того,
что движет нами. Важно дать язык чувств языку слов, чтобы было невозможно
рационально проанализировать, где кончается чувство, а где начинается слово. Идеаль-
но— слово как высшая форма чувства.
Одно из наших тончайших чувств — это осязание. Но формула осязания объемна.
Осязание не только на кончиках наших пальцев, которые у слепых подобны десяти
зрачкам. Осязание не только во вкусовых ощущениях. Можно осязать и слухом.
Такого рода дарование — осязание слухом — и свойственно одному из
замечательных грузинских поэтов — Отару Чиладзе. Кажется, что все его тело, вся его
душа превратились в чуткий, трепещущий орган слуха, улавливающий все малейшие
вздрагивания, колебания, ше лесты, шорохи и внутри самого себя, и внутри природы,
132
и внутри всего окружающего. Отара Чнладзе, может быть, можно упрекнуть в том,
что он редко реагирует на звуки крупного калибра, сотрясающие историю и слышные
сразу всем. Но зато слуховой орган его поэзии устроен так, что он умеет услышать,
вобрать в себя не слышимое никем другим, и может превратить беззвучность слезинки,
скатывающейся с чьей-то щеки, в гул Ниагары. А ведь иногда в поэзии, к сожалению,
бывает наоборот: иные поэты наполняют свои стихи громоподобным шумом
индустрии, грохотом батальных взрывов, бравурным шипением павлинообразных фей-
ерверков, но когда читаешь их стихи, то они похожи на немое кино: по страницам
скачут
начинается с чувства природы, а оно, это чувство, у Отара Чнладзе целомудренно и
первородно. Но даже самые хорошие стихотворцы-пейзажисты еще не поэты. Осязание
слухом у Отара Чиладзе направлено не только на природу, но и внутрь себя, в самые
сокровенные закоулки собственной души, где он бродит иногда в потемках, ощупью, но
осязая каждую шероховатость стен и мостовой и поэтому не теряя себя.
Но даже самые хорошие исследователи собственной души еще не поэты. Осязание
слухом у Отара Чнладзе направлено не только внутрь себя, но и внутрь других людей,
и внутрь истории, объединяющей всех нас и делающей людей — человечеством.
Конечно, у него иногда возникают сомнения:
Может быть, я поводырь и рассказчик в общине мирной глухих и незрячих,
вбивший в башку себе: думать о каждом, думать за каждого из сограждан?
Есть поэты, все время громогласно заявляющие, что они говорят от имени народа.
Присмотришься к ним, и вдруг станет их жалко — до чего они на самом деле одиноки.
Есть другие поэты: они больше говорят об одиночестве, чем о народе, по
присмотришься к ним и поймешь, что именно они говорят от имени народа. К таким
поэтам и принадлежит Отар Чнладзе. Поэтому ои и понимает, что не одинок, даже в
своем одиночестве:
И оказалось возможным и важным думать за каждого из сограждан.
132
Тогда-то и приходит к нему такая строка:
Я замечаю, что сам я — эпоха.
Обратите внимание: он не объявляет, что эпоха — это он, а замечает это. Но
объявлять можно и нереальность, а вот заметить можно только реальность. Из этого и
рождаются мысли, как «капли, созревшие в колоколе». Отар Чнладзе — плоть от плоти
великих грузинских поэтов, начиная от Руставели и кончая Галактионом Табидзе,
Георгием Леонидзе, Симоном Чи-ковани. Это не означает, что я уже хочу при жизни
«подсадить на пьедестал» поэта. В конечном счете все решит история, и сейчас мы
можем только осторожно предугадывать места в истории тех, кто еще слишком рядом с
нами. Но уже ясно, что Отар Чиладзе является, независимо от своего собственного
желания, серьезным претендентом на то, чтобы встать в число преодолевших свою
смерть своими стихами. Я его знаю давно и смею заверить, что он никогда не «лез в
бессмертие» ни с экрана телевидения, ни с трибун поэтических выступлений, никогда