Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
незаметность строчках. Да и чего уж больше — это ведь не что иное, как скрытая
полемика с самим Пушкиным, с его «Желаю сла
258
вы я...». Каллиграфия — и вдруг дерзновенность... Замечу, что Кушнер не говорит:
«Меня не мучит желание славы», вместо «меня» он вставляет «нас». Это у него почти
на каждом шагу: «Иеромантичны наши вкусы», «В стихах у нас снежно, свежо», «О
чем ночные наши мысли» и т. д. Реакция на поэтическое «ячество»? Нарочитая -
прпскромненность,
все-таки более всего гордость в чистом виде, гордость принадлежности к миру, когда
счастье состоит не в том, что выделяешься, а сливаешься:
Снег подлетает к ночному окну, Вьюга дымится.
Как мы с тобой угадали страну, Где нам родиться! Вьюжная. Ватная. Снежная вся.
Давит на плечи.
Но и представить другую нельзя Шубу, полепци
... И англичанин, что к нам заходил,
Строгий, как вымпел,
Не понимал ничего, говорил
Глупости, выпив.
Как на дитя, мы тогда на него
С грустью смотрели.
И доставали плеча твоего
Крылья метели.
Кушнеру совсем не свойственны прямые публицистические обращения. Его стихам
свойственны полутона недоговоренности. Но это не та ложная недоговоренность, когда
больше и сказать нечего. Если вглядеться внимательнее в эти полутона, то в их
кажущейся размытости проступит лицо нашей страны, нашего века со многими его
главными проблемами, не вынесенными на поверхность, но живущими внутри стихов.
Кушнер, в отличие от некоторых поэтов, не изображает из себя пророка: «Что касается
пророчеств, так скажу, сосредо-точась: я не знаю, что нас ждет». Но в то же время его
стихи полны нешумного бесстрашия погружения в обыденность и поисков в ней
поэзии: «Ощущение полета нам нашептывает кто-то, вьется, ласточке сродни. Не
пугайся. Вот свобода. Только руку протяни». Чувство красоты природы в нем не
заслоняет ответственности за все, что в мире: «Но быть готовым! Твердо. Ко всему.
Прошли тс дни, когда отговориться ты мог не
135
знаньем или потому, что снег блестит и вьюга так дымится... Готов ли ты? Уловки
ни к чему».
При чтении Кушнера можно иногда посетовать на постоянную нормальность
поэтической температуры. Он, видимо, побаивается горячечного задыхания, свойствен-
ного некоторым поэтам даже в неподходящих случаях. Согласен — постоянно
демонстрируемый темперамент зачастую служит весьма сомнительным
доказательством наличия оного. Но самоограничение, необходимое в художественном
творчестве, может перейти в ограниченность метода. В стихотворении
поэмы» Кушнер отчуждается от эпоса как от жанра, не свойственного ему. Но
справедливо ли такое самоограничение? У настоящих поэтов, даже и не создавших
крупных эпических вещей, их лирические стихотворения выстраиваются в мощную
эпическую картину времени. Тому пример хотя бы Тютчев. В прекрасном
стихотворении о Вяземском Кушнер, непроизвольно от своих деклараций, доказывает
нам свою возможность не только лирической исповеди, но и глубокого
психологического проникновения в образ. Думаю, что если бы в стихи Кушнера вошло
больше людей и из нашей истории, и из современности, его поэзия не потеряла бы
обаяния деталей, а выиграла бы в широте, которой ей иногда недостает. Ведь недаром
когда-то было сказано: «Поэзия, не поступайся ширью». Я надеюсь, что Кушнер еще к
этому придет.
Стихи Кушнера пронизывает не дидактическая, но глубоко лирическая
нравственность. Одни строчки хуже, другие лучше, но ощущение нравственной
чистоты не покидает, когда читаешь эту книгу.
Несмотря на то, что в книге Кушнера нет непосредственных обращений к
читателям, есть чувство их, глядящих на него откуда-то и говорящих ему: «Прощай!
Чернила наши блеклы, а почта наша ненадежна, и так в саду листва намокла, что шага
сделать невозможно.
Книга Кушнера названа «Письмо», и это письмо небезадресно.
1974
КАЖДОМУ— СВОЕ
и
ногда мы наблюдаем раздувание в групповых целях малозначительных стихо-
творцев, умиленность духовным провинциализмом иод видом расширения географии
поэзии, под видом борьбы со «столнчностыо». Настоящее произведение, родившееся
где-то даже в малозаметной деревушке, может само, независимо от критиков, стать
столицей литературы. Провинциализм может вырасти и на фоне ультрасовременных
урбанистических декораций. Все, что посредственно,— провинциально. Однако
некоторые критики считают поэтический талант как бы второстепенным делом и,
возводя в ранг корифеев только поэтов, соответствующих доморощенным схемам,
пытаются искусственно принизить значение поэтов, не укладывающихся в эти схемы.
По отношению к ряду поэтов, уже давно и заслуженно пользующихся любовью
читателей, у нашей критики существует заранее приготовленная скептическая гримаса.
Когда поэт уже завоевал признание читателей, ему эта гримаса не страшна. Опасней
другое — незамечание критиками поэта, когда их равнодушие стоит стеной между