Талант (Жизнь Бережкова)
Шрифт:
9
Некоторое время спустя Бережков уже рассказывал о знаменитой поездке в Серпухов на аэросанях.
В этом доме иные склонности и способности Бережкова нередко расценивались скептически, но его слава рассказчика здесь никогда не меркла.
— После обеда мы вышли на мороз веселые и бодрые, — повествовал он. Принялись запускать мотор, но не тут-то было… Это, друзья, нечто уму непостижимое. Каждое необычайное событие моей жизни до сих пор обязательно почему-то было связано с необычайным для меня конфузом.
Будто рассказывая этот эпизод впервые, Бережков с прирожденным артистизмом,
Бережков закончил рассказ, но все желали еще слушать. Стали упрашивать:
— Расскажите что-нибудь еще…
Бережкову и самому хотелось говорить и говорить. Только о чем? Пусть предложит Ладошников.
— Михаил! О чем рассказать?
Ладошников развел руками.
— Уж коль рассказывать, то о самом важном. Что ты считаешь самым важным событием в своей жизни?
— Самым важным? Дайте подумать.
Бережков улыбался. Мелькнула мысль, что, может быть, самое важное событие его жизни происходит именно теперь, сегодня, начавшись с той минуты, когда его вместе с другими вызвали из института к начальнику Военно-Воздушных Сил. На миг его не то детская, не то плутовская улыбка, его сощуренные искрящиеся глазки стали совсем иными, опять не в лад с шутливым тоном, отсутствующими, очень странными. Но всего на миг. Он тотчас воскликнул:
— Есть! Вспомнил одно событие колоссальной важности! Но…
Выдержав интригующую паузу, Бережков обвел всех взглядом.
— Но вы ни за что не угадаете, что это такое! Мои приключения многим тут известны. Попробуйте-ка угадать, о чем я расскажу…
Стали угадывать. Высказывали разные предположения, но Бережков неизменно отвечал коротким «нет».
— Ну-ка, я попробую, — проговорил Ганьшин. — Дай посмотреть в твои глаза.
— Пожалуйста.
Бережков с готовностью наклонился к другу.
— Это вот что, — сказал Ганьшин. — Это еще одно твое приключение на аэросанях.
— Ну, предположим… Ну, а дальше?
— Дальше… Это история твоего водяного…
— Ганьшин, довольно! Ты мне все испортишь. Как ты?..
— Да, думаю, ты правильно идешь…
— Куда иду?
Бережков искренне недоумевал. Он собирался преподнести обществу сильно комическую, эффектную новеллу и уже предвкушал, как в конце все рассмеются, как расхохочется и он. А другой поток в неясной глуби воображения протекал по-своему: там возникали и рассеивались всякие фантастические компоновки, возникали и рассеивались, казалось бы, без всякой связи с новогодней болтовней, с новогодними рассказами. Но что же означают слова Ганьшина?
— Итак, друзья, — произнес Бережков, — до Нового года нам осталось еще…
Стенные часы висели в другой комнате. Он вынул карманные. Весь рассказ у него уже сложился, предстал ему готовым. И вдруг его рука остановилась. Уши стали краснеть. Он так и не закончил фразы, так и не посмотрел, сколько было времени, или, может быть, смотрел, но уже не видел циферблата. Исчезла плутовская улыбка. Он хотел что-то воскликнуть, но негромко выговорил:
— Извините, я сейчас должен уйти.
И с пылающими, как маков цвет, ушами побежал в переднюю. За ним пошел Ганьшин. Туда же поспешила Мария Николаевна.
— Что с тобой?
— Нашел, Ганьшин, нашел! — закричал Бережков.
— Подожди, но куда же ты?
— Чертить! Запрусь от всего мира…
— Стой! Ты, брат, кажется, хочешь унести чужую шапку.
— Разве? А где моя?
— Стой! Куда ты? — Ганьшин ухватил друга за пуговицу пальто. — Ведь тебе завтра вести аэросани. Ты всех своих подведешь.
— Ганьшин, придумай что-нибудь. Позвони сейчас же Шелесту, что я внезапно заболел.
— Ты, кажется, в самом деле болен…
— Да, да. Прекрасно болен. Понимаешь? Ну, пусти. Он вырвался и устремился к двери. Сестра крикнула:
— Алеша, и мне пойти? Тебе что-нибудь надо?
— Ничего… Только обвязать телефон подушкой. Нет, двумя подушками.
И он выскочил на лестницу. Вдогонку прогремел бас Ладошникова:
— Бегите и вы, Мария Николаевна. Мы вам поручаем этого одержимого.
10
— Что же вы там хотели рассказать? — с интересом спросил я. — И что у вас внутри в тот момент произошло?
— Хотел преподнести историю водяного бака.
— Какого бака?
— Неужели я вам не говорил про этот случай?
— Нет.
— Не понимаю, как я это упустил? Ведь это — колоссальное событие в моей жизни.
И Бережков поведал мне историю, которую не успел рассказать на вечере у Ганьшина.
— С той ночи, — сказал он, — когда мы оконфузились, не сумев завести мотор, меня не оставляла мысль, что надо придумать какую-нибудь несложную вещицу для того, чтобы в любых условиях, на любом морозе быстро согревать мотор. Вскоре представилась возможность осуществить эту идею. В АДВИ имелся отдел аэросаней, и я, не оставляя многих других дел, которыми занимался в институте, стал строить аэросани собственной конструкции. Помню, я с упоением нарисовал прелестные обтекаемые формы этих аэросаней. Все неуклюжие части, которые обычно очень грубо, очень неэстетично выпирают, я постарался втянуть внутрь под единую красиво выгнутую линию. Затем пришел черед моему маленькому изобретению. Я придумал очень простую вещь, такую, которую не менее сотни лет все знают без меня: самовар. Да, решил вмонтировать в мои сани самовар или водяной бак, действующий подобно самовару. Несколько щепок, несколько сухих березовых чурок, для которых всегда найдется место под сиденьем, и во всякую пургу, в любом пустынном снежном поле у меня будет кипяток, чтобы быстро отогреть и легко пустить мотор. В моем рисунке бак и его трубки составляли приятную волнистую линию, вписанную в профиль саней.
Наконец сани были выстроены. Все испытания они прошли отлично. Был объявлен пробег Москва — Ярославль. В числе участников фигурировал, разумеется, и ваш покорный слуга. На старте я всех поразил моей новинкой; все критически рассматривали мои сани и необыкновенный «самовар», отпуская по этому поводу всякие шутки, со смехом прорицая мне разные беды. В ответ я скромно улыбался. Через некоторое время я уже мчался впереди всех по блестящей целине, по насту. В Ярославль я пришел первым. Пройдя черту финиша, я сделал крутой поворот или, как мы говорим, вираж, и в облаках снежной пыли опять подкатил к этой черте, где ожидали победителя. Открываю дверцу… Красивейшая девушка преподносит мне букет цветов. Нет, два букета… Она дарит мне прелестную улыбку. И вдруг…