Талант (Жизнь Бережкова)
Шрифт:
Наконец мы расстались. Я немедленно разыскал Шелеста.
— Август Иванович, нашему делу угрожает серьезная опасность.
— Что случилось, дорогой?
— Я только что встретился здесь с величайшим проходимцем. Это тот самый, который украл у меня мельницу.
— Что, кстати сказать, пошло вам лишь на пользу…
— Август Иванович, не шутите… Это гнуснейший тип. Ради денег он готов на что угодно. Я его вижу насквозь. Советскую власть он ненавидит, нас с вами ненавидит, нашу авиацию ненавидит…
— Алексей Николаевич, к чему столько пыла? Шут с ним… плюньте.
— Не
— Позвольте, о ком вы говорите?
— Его фамилия Подрайский.
— Гм… Тот, что имел секретную военную лабораторию?
— Да… Потрясающий пройдоха.
— А не преувеличиваете ли вы, дорогой? В последнее время мне довелось иногда с ним соприкасаться. Он казался дельным человеком.
— Где же вы его встречали?
— Здесь… Он тут, в моторном отделе, организовал испытательную лабораторию.
— И вы не сказали мне о нем?
— Извините, не догадался доложить.
— Август Иванович, поверьте, это черный человек. Меня трясет от одной мысли, что Подрайский будет властен над нашим мотором.
— Во-первых, успокойтесь… Его роль в Авиатресте вряд ли будет столь значительна, как вам это представляется…
— Он нас зарежет! Найдет способ зарезать! Август Иванович, у вас огромнейший авторитет. По одному вашему слову его вежливо выпроводят.
— Не так это легко, дорогой. В штат Научно-технического комитета ваш Подрайский был принят, если не ошибаюсь, еще при Новицком. Не думаю, чтобы Новицкий мог это сделать опрометчиво. Вы знаете, как здесь строго проверяют людей.
— Так пойдемте же сейчас к Новицкому!
— Пойдемте…
22
Новицкий сидел в президиуме конференции. Август Иванович послал ему записку с просьбой выйти в коридор.
Новицкий вскоре вышел. Он шагал неторопливо, выпуклые карие глаза поглядывали несколько сонно — начальник «Моторстроя», видимо, сберегал нервную энергию, отдыхал на конференции. Шелест сказал:
— Павел Денисович, мы хотели бы с вами побеседовать. Тема довольно деликатная… Товарищ Бережков придает, как мне кажется, этому чрезмерное значение, но…
— Не страшно… Тирады товарища Бережкова мы научились воспринимать с поправочным коэффициентом… Так в чем же дело? Вы меня заинтересовали.
— Вопрос касается, — ответил Шелест, — одного человека. Повторяю, возможно, все это и не так серьезно. Одним словом, нас несколько смущает, что отдел опытного моторостроения в Авиатресте поручен товарищу Подрайскому. Достаточно ли это солидная фигура? Вы, Павел Денисович, с ним работали, поэтому мы позволили себе…
— И отлично сделали!
Новицкий встрепенулся. На смугловатом лице уже не было и следа сонливости. Исчезло и насмешливое выражение, которое почти всегда таилось в его взгляде.
— Отлично сделали! — повторил он. — Подобные вопросы надо ставить на попа. Ложная деликатность тут может только повредить, Август Иванович.
— Позвольте… Теперь, кажется, я в чем-то виноват?
— Август Иванович, вы сказали, что все это, быть может, несерьезно. Разве вопрос о командных
Минуту спустя Новицкий вел нас в кабинет, который сам когда-то занимал, — в кабинет начальника моторного отдела при Научно-техническом комитете Военно-Воздушных Сил. В этот час комната была свободна — ее нынешний хозяин находился на заседании конференции. Предложив нам сесть, Новицкий без дальних слов, без проволочек, вызвал по телефону отдел кадров, обратился к кому-то по имени-отчеству:
— Николай Степанович, ты? У меня к тебе вот что… Возникла необходимость глубоко ознакомиться с деловым и политическим лицом Подрайского. Подбери, пожалуйста, все материалы. Кстати, они, наверное, у тебя подобраны, раз он переходит в Авиатрест. Да? Очень хорошо… Не посчитай за труд, приходи ко мне. Да, да… Здесь нам никто не помешает.
Закончив разговор, Новицкий подтащил к столу один из стульев, расставленных около стен, сел, закинул ногу на ногу. Мне показалось, что в карих умных глазах мелькнула его обычная насмешливость. Впрочем, может быть, я и ошибся. В следующий миг я уже не мог ее поймать.
— Это вы, товарищ Бережков, забили тревогу?
Я взволнованно заговорил:
— Еще Николай Егорович Жуковский с брезгливостью отзывался о Подрайском. Называл его жулябией.
— Жуковский?
— Да… Я готов поклясться, что за всю жизнь этот Подрайский не совершил ни одного честного поступка. Он продаст что угодно и кого угодно. Я боюсь за свой мотор, ибо к нему будет иметь какое-то касательство Подрайский. Как он вообще попал в авиацию?
В эту минуту в кабинет вошел работник отдела кадров — молодой военный в темно-синем кителе, что носили тогда командиры Воздушного Флота. Вежливо всем нам поклонившись, он подал Новицкому принесенную им папку.
— Вот, Павел Денисович, — негромко, со сдержанной почтительностью сказал вошедший. — Тут копия личного дела… А также и некоторые дополнительные материалы.
— Благодарю, — проговорил Новицкий. — Эти товарищи, — он указал на нас, — надеюсь, вам известны?
Да, оба мы были известны работнику отдела кадров. Он подтвердил это новым поклоном. Новицкий все же представил ему нас. Затем сказал:
— Прошу разрешить им ознакомиться с этим личным делом… Особые обстоятельства заставляют меня просить об этом.
Получив разрешение, он обратился к нам:
— Август Иванович! Товарищ Бережков. Придвигайтесь ближе. Давайте-ка почитаем вместе…
Новицкий раскрыл папку, перевернул заглавный лист. Представьте, взглянув на открывшуюся страницу, я опять чуть не упал от неожиданности. Эта страница являла собой фотокопию рекомендации, написанной Николаем Егоровичем Жуковским. Я сразу узнал его несколько небрежный крупный почерк. Письмо было датировано 1916 годом. В своей рекомендации Жуковский характеризовал лабораторию Подрайского как интересное, заслуживающее внимания и поддержки дело, причем особо упоминал, что лаборатория оказала услугу авиации, взявшись строить самолет Ладошникова и мотор «Адрос».