Талант (Жизнь Бережкова)
Шрифт:
Войдя в бухгалтерский зал, я быстро посмотрел по сторонам. Да, бухгалтерия работала, сотрудники были на местах. Приблизившись к деревянному барьерчику, за которым были расположены столы, я спросил:
— Скажите, пожалуйста, к кому мне обратиться? Главный бухгалтер назначил мне сегодня прийти за моим чеком.
Сотрудник, перед которым я стоял, хотел что-то ответить. Однако откуда-то со стороны отчетливо прозвучал вопрос:
— Кто вы такой?
Я обернулся. На меня смотрел незнакомый мне человек. По каким-то признакам я всегда мгновенно отличаю людей, кому
— А вы кто? — выговорил я.
Подойдя, он сухо сказал:
— Следователь отдела по борьбе с экономической контрреволюцией.
Наступила неприятная, настороженная тишина. Я искоса заметил, что все перестали работать и с любопытством взирали на меня. Я неловко буркнул:
— Бережков.
— Подрядчик Алексей Николаевич Бережков?
— Да…
— Хорошо. — Он помедлил, холодно глядя на меня. — Очень хорошо, что вы явились сами. Ваше дело у меня.
Маша молча смотрела на него. Я тоже оцепенел. Как это надо понимать: «явились сами»? Что это значит: «ваше дело»? У следователей такое слово имеет определенный смысл. Нет, нет, какое за мной дело? Не найдясь, я глупо молчал.
Но дальнейшее оказалось еще ужаснее, еще невероятнее. Он продолжал:
— Вам придется некоторое время подождать. Сейчас я допрашиваю других. Вас буду допрашивать позже. А пока я вас задержу.
На один момент я поймал новое выражение в его взгляде — взгляд стал очень внимательным, острым. Несмотря на свое смятение, я сообразил, что сейчас по первому впечатлению, которое не зря называют самым сильным, он составляет мнение обо мне. Быть может, это был решающий миг. Но что я мог предпринять? Я уставился прямо на него. Вот, смотри в мои глаза, смотри на мою симпатичную, открытую физиономию; перед тобой человек, который ни в чем не виноват, который честно заработал свои деньги. Однако он вынес как будто другое впечатление.
Открыв дверь в коридор, он кого-то кликнул. Вошел военный с пистолетом на поясном ремне. Следователь сказал:
— Задержите гражданина Бережкова.
Маша воскликнула:
— Это ошибка! Он ни в чем не виноват.
Следователь оглядел сестру.
— Не волнуйтесь, гражданка. Обвинение пока не предъявлено. Помолчав, он распорядился: — Проводите гражданина Бережкова.
— Куда его, товарищ начальник?
— Ко мне. К тем, кто проходит у меня.
Военный козырнул.
— Идемте, гражданин.
Маша стояла, ухватившись за барьерчик. В бухгалтерии зашушукались. Донеслось: «Взяли». Да, меня повели.
26
Местом моего временного заключения оказалась приемная заместителя директора. Там уже находились несколько подрядчиков этой же фабрики очевидно, тоже в ожидании допроса. Раньше я с ними почти не общался. В большинстве это были люди грубоватого склада, каким-то образом сколотившие деньгу, для меня малоинтересные. Но теперь я кинулся к ним.
— Что случилось?
На меня посматривали сумрачно, буркали что-то неопределенное. Но я взволнованно продолжал, обращаясь ко всем:
— Мне сейчас следователь сказал, что он из отдела по борьбе с экономической контрреволюцией. Что такое? Какая тут была контрреволюция? И при чем мы? В чем нас могут обвинить?
У кого-то в ответ вырвалось:
— Пошел ты…
И последовала ругань по моему адресу. Другой раздраженно спросил:
— Ты дурак или притворяешься?
— Нет, я не дурак.
— А чего же пристаешь? Подсадили тебя сюда, что ли?
— То есть как «подсадили»? Я не понимаю…
— Ну и не понимай, черт с тобой. Отвяжись, не прилипай к людям!
За меня никто не вступился. Я оглядел мрачные лица и молча сел в угол. Конечно, чего я пристаю? Тут каждый встревожен; тут каждый, наверное, что-либо обделывал на своем веку в глубочайшей тайне; это вообще таинственное дело — наживать деньги. Вспомнилось, как мне намекнули, что со мной могут расплатиться материалами, которых не хватает на рынке. Эге, вот, видимо, где преступление. Хорошо, что я не стал даже слушать такие предложения, послал к черту все эти комбинации.
Через комнату, ни на кого не взглянув, быстро прошел с бумагами наш следователь. За ним — двое военных. Минуту спустя к следователю вызвали одного из подрядчиков. Поднялся рослый, тяжеловесный мужчина с большими руками, с большими ногами в сапогах. Он побледнел. Двух— или трехдневная щетина на лице сразу обозначилась резче. На ходу он хрипло откашлялся. За ним затворилась дверь.
Все напряженно ждали.
В полном молчании истек час. Потом, приблизительно еще через полчаса, дюжий подрядчик наконец вышел. Он появился не один: сзади, на расстоянии двух шагов, шел военный.
Кто-то быстро спросил:
— Ну, что там? Ну, как?
Об этом же взглядами спрашивали все. Тут произошел краткий эпизод, который доныне стоит в памяти. Подрядчик вдруг побагровел, остановился среди комнаты и исступленно выкрикнул, потрясая большими кулаками:
— Нет жизни! Не дают жить!
Конвойный резко скомандовал:
— Прекратить! Шагом арш! Не вступать в разговоры!
У подрядчика бессильно упали кулаки. Махнув рукой, он проговорил:
— Забрали! Не дают жить!
И тяжело зашагал.
На допрос был вызван следующий подрядчик. Он провел тоже больше часа за дверью кабинета и тоже вышел оттуда под конвоем. Следователь и его отправил в тюрьму, под суд. Проходили часы, нас становилось все меньше.
Вызывали к следователю одного за другим, и каждый, кто от него выходил, выходил только под стражей. Из столовой принесли обед, но я не притронулся к еде. Я повторял себе, что, слава богу, абсолютно безупречен, совершенно чист, но, вопреки доводам рассудка, мрачные предчувствия завладели душой. Наступил вечер, зажгли электричество, а следователь все продолжал допросы. Наконец я остался один. Протекло еще несколько томительных минут. Потом отворилась дверь, позвали меня.