Талант (Жизнь Бережкова)
Шрифт:
– Я так и знал, - с хорошей улыбкой произнес Андрей.
– Но как же Любарский?
– Давай сюда не только что Любарского, а какого хочешь академика, я с ним возьмусь на грудки по этому вопросу и докажу практически.
Мастер покосился на сына: одобряет ли тот?
– Правильно. Теперь, отец, послушай о Петре.
– О Петре? А что?
– Послушай-ка, послушай...
– А что?
– В знак серьезности вопроса Степан Лукич сдвинул очки на нос и из-под лохматых бровей, таких же рыжих, как усы, посмотрел на Бережкова.
– Вы видели его
– Видел, - сдержанно сказал Бережков.
– Интересная идея. Вчера мы о ней поговорили. Думаю, вещь выйдет.
Отец довольно рассмеялся.
– Выйдет!
– уверенно подтвердил он.
– В этот проект и моего много внесено. Петро несколько раз собирал всех стариков, проводил с нами дискуссию. И дома, бывало, до того заспорим, что я ему кричу: "Забыл, как я ремень распоясывал?" - Он опять засмеялся.
– Много от меня взято. Я и теперь захаживаю в чертежную, проверяю, как чертятся отливки, даю ребятам предложения...
– А нашего мотора, - сказал Бережков, - ваш Петр не желает признавать. И не поддерживает.
Бережков говорил, мастер слушал, шагал, мрачнел, кряхтел. Видимо, эта жалоба на сына была ему очень неприятна. Дойдя до своего палисадника и еще не открыв калитку, он грозно крикнул:
– Петро дома?
В раскрытом окне показалось миловидное девичье лицо, в котором угадывались несколько смягченные родовые, никитинские черты - тот же абрис подбородка, та же бронза в волосах. ("Писаная красавица!" - рассказывая, воскликнул Бережков. Впрочем, каждое женское лицо, появляющееся хотя бы на миг в его повествовании, было, как мы знаем, обязательно прелестным.)
Девушка ответила:
– Что ты? Разве в такое время он приходит?
– "Приходит, приходит", - заворчал отец.
– Когда надо, вечно его дома нет.
– Папа, ведь он же на заводе.
– На заводе... Конечно, на заводе...
Он опять метнул взгляд на Бережкова, явно гордясь даже под сердитую руку младшим сыном. И мгновенно принял решение:
– Айдате к нему! Люба, забери велосипед!
27
На улице было еще светло, край неба был охвачен сияющими красками заката, только-только подступали сумерки, а в чертежном бюро уже горело электричество, выделявшее распахнутые, как и вчера, окна. Листья сиреневого куста, приходившиеся выше подоконника, казались более темными и четкими, чем нижние, уже неясные на глади фасада.
Степан Лукич направился было туда, к окну, но передумал и повернул к главному подъезду. Вахтер дружески его приветствовал:
– А, Лукичу наше нижайшее.
Но литейный мастер лишь кивнул и, пройдя вестибюль, зашагал по коридору. За ним, чуть поотстав, шли его спутники - Бережков и Андрей Никитин. У дверей чертежного бюро старик оглянулся на них, недовольно фыркнул сквозь усы, подождал, взялся за ручку и опять передумал. Достав из кармана потрепанный черный футляр, он вновь водрузил на нос свои очки в тонком ободке вороненой стали. Это сразу придало значительность и даже важность его подвижному горбоносому лицу. Он и сам, видимо, почувствовал себя по-иному: не выдавая запальчивости, спокойным,
– Здорово, воробышки! Как работенка?
– произнес он, улыбаясь.
– Погляди сам, - сказал Петр Никитин.
– Себя хвалить не будем. А, и Андрюша! И товарищ Бережков! Прошу, прошу...
Положив рейсфедер, он встал и движением головы откинул со лба непослушную прядь. Его волосы, тоже вьющиеся, темно-русые, казались на взгляд более тонкими, чем у старшего брата. Впрочем, потоньше была и фигура в парусиновой синей куртке, и шея, и очертания носа, и губы, и даже, пожалуй, усмешка. Он сделал знак, разрешая всем прервать работу, и продолжал:
– Прости, Андрей, никак не мог вырваться на матч. Говорят, была острая игра?
Андрей промолчал.
– И ребят ты не пустил?
– спросил отец.
– Не пустил. Нельзя. Вот дожмем проект и тогда выйдем на поле всей командой...
– Петр посмотрел на лица за чертежными столиками и невольно расправил плечи, потянулся.
– Побегаем, погоняем мяч.
Старик хмыкнул и опять метнул из-под бровей взгляд на Бережкова, явно довольный ответом своего младшего. Но, тотчас приняв суровый вид, он стал обходить столы, внимательно склоняясь над листами ватмана. Дойдя до белобрысого парнишки, у которого, как и вчера, запястье было испещрено полосками туши, старик проговорил:
– Ишь разукрасился... Чего чертишь?
– Вкладыш, Степан Лукич.
– Вижу, что вкладыш. Какой?
– Задний. Кулачкового валка.
– Так и отвечай... А почему мал приливчик? Я же указывал, чтобы приливчик делать толще.
Петр усмехнулся.
– Могу, отец, достать расчет.
– "Расчет, расчет..." Знаю, что расчет. А лить и обрабатывать так будет удобнее.
– Я твои доказательства обдумал. К сожалению, в данном случае они меня не убедили.
– Не убедили?
– закричал отец и сердитым жестом взбросил очки на лоб.
Однако, сразу спохватившись, не желая растрачивать заряда, он водворил очки на место и сказал:
– Отпусти, Петро, ребят на пяток минут. Пусть поразомнутся.
Петр снова усмехнулся.
– Пожалуйста...
Мастер пожевал губами, подошел к висевшему на стене в рамке большому чертежу "Заднепровье-100", постоял около него и, как только затворилась дверь за последним сотрудником бюро, круто повернулся.
– Что же ты, Петро, товарища Бережкова зажимаешь?
– спросил он напрямик.
– Никого не зажимаю. К этому московскому проекту я вообще не имею никакого отношения. Дело решает главный инженер. Но если у меня спрашивают мнение, я не скрываю, что вся концепция этого мотора мне чужда.
– А чем докажешь?
– Истина доказывается практикой. Вот построим наш мотор, и тем самым докажу.
– Что докажешь? У тебя будет мотор, у него калька. Ведь построить не даешь!
– Я же сказал, что не имею к этому...
Но старик уже не слушал.
– Почему ему не даешь доказать практикой? Что мы, не сможем, что ли, выстроить ихнюю машину?