Талантливый футболист
Шрифт:
— Очень мудро. И что же вы решили?
— Стать футболистом. Симеон вымученно улыбнулся:
— Но потом ведь вам понадобится профессия?
— Тренер по футболу. Теперь улыбнулся Лупеску:
— Для этого нужно многое.
— Если вам удалось стать тренером, и я наверняка добьюсь своего, — ответил Ян коротко.
Симеон расхохотался:
— Молодец, классный парень!
Лупеску разозлился и уже пожалел, что позвал сюда этого аса.
— А какое у вас хобби, что вы предпочитаете: театр, книги или, может, вы рисуете? — продолжал спрашивать Симеон.
— Мое хобби — футбол.
— Прекрасно! —
— Красивый переплет, но книга слишком толстая. Я насчитал в ней двести сорок семь орфографических ошибок, сто двадцать шесть повторов, тридцать восемь двусмысленных диалогов, пятнадцать противоречий и установил, что главный герой, боксер, перенес более тысячи восьмисот сорока травм головы без особого ущерба для здоровья. Впечатляет, если учесть, как чувствителен и уязвим человеческий мозг, который не предназначен для таких потрясений.
Симеон в волнении царапал подбородок, а Лупеску с большим трудом удалось закрыть свой рот.
— Я думаю, игра уже началась, — прервал наступившую тишину Мартин.
— Да, тебе пора, Ян. — Лупеску нервно сглотнул и указал на дверь.
Ян кивнул и вышел.
— Чокнутый парень, — констатировал Симеон. — Но в любом случае он уже сейчас сокровище для нашего футбола, его благородное поведение действует благотворно. Как стыдно становится его противникам, просто здорово!
— Вот видите, — воскликнул тренер, взглянув на Мартина Штайна, — я всегда говорил: кто по-настоящему честен, тот подает пример другим!
— Золотые слова! — резюмировал Симеон. — Вы мне разрешите их опубликовать?
— С удовольствием.
«Голубые соколы» стали лучшей командой сезона. После того незабываемого счета 14:0 против «Зелено-белых» одна победа следовала за другой. «Голубые соколы» вернули былую славу, а тренер не знал хлопот с составом команды. Теперь у него одиннадцать постоянных игроков и пятеро хороших запасных.
То, что еще не было показано раньше, до конца проявилось в очередном матче. Его команда имела первое место по забитым мячам, но из-за потерянных очков в первой половине сезона оставалась в середине таблицы. Лупеску больше не боялся поражения. Его ребята нагоняли страх на противников, даже если Ян Штайн не принимал участия в игре.
Сегодня предстояло поставить точку. Мартин Штайн и Милл настаивали на своем требовании: Ян должен покончить с футболом. Жаль, Лупеску с удовольствием продолжил бы игру. Он посмеивался про себя. Конечно, дельце не совсем безупречно, но в этом есть своя прелесть.
— Что там такое, господин Лупеску, посмотрите-ка! — Мартин Штайн схватил тренера за руку, показывая на лежащего на земле игрока.
— Да, что такое? — Лупеску удивился. — Нарушение правил?
— Думаю, да. По-моему, нарушил Ян, — разволновался Мартин.
— Ерунда! — Лупеску привстал. — Этого не может быть.
Атмосфера на футбольных полях благодаря «честной игре» команды Лупеску стала спокойнее. А Симсон, который в течение многих лет работал над большим романом и потому в своих статьях о футболе с удовольствием употреблял цветистые сравнения, написал даже, что футбольное небо посветлело, так как повеял весенний свежий ветерок. Прообразом
Судья подбежал к игроку команды противников и помог ему подняться на ноги. Бланко подошел и успокаивающе похлопал пострадавшего по плечу. Ян Штайн с безучастным видом стоял рядом.
Когда пострадавший подошел к Яну, чтобы пожать его руку, тот повернулся к нему спиной. Пронзительно засвистел судья. Это не остановило Штайна. Он запустил мяч в ворота противника, воспользовавшись тем, что вратарь застыл с вытаращенными от удивления глазами.
Судья опять засвистел и махнул Штайну, чтобы тот подошел. Медленно поплелся к нему Ян. Судья заговорил с ним. Вдруг Штайн показал ему на птичку в небе и отошел. Неловкая тишина разлилась над стадионом.
Через две минуты судья после очередного грубого выпада Яна показал ему желтую карточку. Послышались свистки, но Штайн не обращал на них никакого внимания. Он и дальше играл грубо, нарушая правила, ругался на игроков другой команды и делал недвусмысленные оскорбительные знаки пытавшимся его успокоить Бланко и Венцелю.
Лупеску вскочил с места и начал бегать взад-вперед вдоль линии поля. Взволнованный, спотыкаясь, он вернулся к старикам.
— Что вы с ним сделали? — закричал он на Мартина Штайна.
Тот пожал плечами и беспомощно смотрел на своего «родственника».
— Мы ничего не делали, — возразил Милл. — Все как прежде. Однако он уже две недели знает, что это его последняя игра.
— Это непонятно, я ничего не понимаю, — причитал Лупеску.
Глухой гул угрожающе прокатился по трибунам. Взвизгнул судейский свисток. На земле лежал защитник из команды противников. С перекошенным от боли лицом он держался за ногу. Ян Штайн вдруг тоже упал и стал совершенно по-дурацки симулировать боли в животе. Зрители засмеялись. Судья склонился над пострадавшим, потом подбежал к боковому судье и переговорил с ним. Вернувшись, он порылся в карманах, заволновался, потом повытаскивал все карточки, полистал записную книжку и наконец нашел то, что искал: красную карточку, означающую удаление с поля. Она была не нужна ему уже несколько недель подряд. Он подошел к Яну Штайну и приказал ему покинуть поле.
— Наш эксперимент «Человек» провалился, — констатировал Мартин Штайн, обращаясь к Миллу, — или у тебя другое мнение? — Он кивнул головой в сторону Яна.
Милл не согласился с ним и со смешанным чувством наблюдал за искусственным футболистом:
— Я все же полагаю, Мартин, мы должны быть довольны. К какому выводу пришел бы логично рассуждающий человек, если бы ему запретили заниматься любимой работой?
— Хотя он мог бы добиться своей цели и по-другому, — понимающе кивнул Мартин, и его охватило вдруг сочувствие к созданному им роботу. Он был готов все простить этой модели из пластика, проволоки, транзисторов, переключателей и биотермических систем, этому удивительно близкому, совсем бесчувственному и все-таки так естественно реагирующему произведению технического искусства.