Талисман
Шрифт:
— Имя, сынок? Имя? Может, тебя зовут Билл? Или Поль? Арт? Сэмми? Нет, должно быть, что-нибудь посложнее, я уверен. Возможно, Джордж?
— Волк, — сказал Волк.
— Ах, как это красиво! — Гарднер улыбнулся им обоим. — Мистер Паркер и мистер Волк. Может быть, вы проводите их внутрь, офицер Уильямс? Разве мы не рады тому, что мистер Баст уже здесь? Присутствие мистера Гектора Баста — он, кстати говоря, один из управляющих — означает, что нам, возможно, удастся снабдить обмундированием мистера Волка.
Он снова посмотрел на мальчиков поверх очков.
— Одно из правил в нашем священном
— Джек, — тихо сказал Волк.
— Что?
— У меня болит голова, Джек. Очень болит!
— Вас беспокоят головные боли, мистер Волк? — Преподобный Гарднер подплыл к Волку и нежно взял его за руку. Волк выдернул руку назад; его лицо инстинктивно скривилось от отвращения. Одеколон, понял Джек. Тяжелый, удушливый запах, должно быть, казался хуже аммиака чувствительному носу Волка. — Не обращай внимания, сын мой, — сказал Гарднер, казалось, задетый поведением Волка. — Мистер Баст и мистер Зингер, второй управляющий, посмотрят, что у тебя с головой. Фрэнк, по-моему, я просил вас проводить их в «Дом».
Офицер Уильямс отреагировал на это так, словно его кольнули булавкой пониже спины. Его лицо еще больше покраснело, и он поволок свое грузное тело к двери.
Гарднер снова перевел взгляд на Джека, и мальчик понял, что щегольская внешность и манерное поведение — всего лишь результат самолюбования; человек в белом был холодным и сумасшедшим внутри. Тяжелая золотая цепочка свисала с его рукава, обвивая большой палец. Джек услышал свист плетки, разрезающей воздух, и в этот момент узнал эти темные серые глаза.
Гарднер был двойником Осмонда.
— Входите, дети мои, — сказал Гарднер и с легким поклоном открыл перед ними дверь.
— Кстати, мистер Паркер, — сказал Гарднер, как только они вошли, — мы не могли с вами встречаться раньше? Ваше лицо мне очень знакомо.
— Не знаю, — сказал Джек, со странным интересом оглядывая интерьер «Дома».
Длинные диваны, покрытые темно-синей материей, стояли около стены на зеленом ковре. У стены напротив располагались два массивных, с кожаным верхом стола. Прыщавый подросток сидел за одним из них, тупо уставившись в экран телевизора, где телевизионный священник проклинал рок-н-ролл. Мальчик, сидевший за соседним столом, резко выпрямился и агрессивно посмотрел в сторону Джека. Он был худощав и темноволос, его узкое лицо говорило об уме и скверном характере. К карману его белого, под горло, свитера была прикреплена табличка с именем: «ЗИНГЕР».
— Но мне все-таки кажется, что мы с тобой где-то уже встречались. Я уверяю тебя, я помню — я никогда ничего не забываю — лицо любого мальчика, с которым я хоть раз встречался. Ты раньше был здесь, Джек?
— Я никогда вас раньше не видел.
В другой стороне комнаты с синего дивана поднялся здоровый парень. Он внимательно наблюдал за происходящим. Его руки нервно блуждали с пояса в карманы джинсов и обратно. Он был ненамного ниже Волка, а веса в нем было, пожалуй, не менее трехсот фунтов. На щеках и на лбу горел яркий румянец. По всей видимости, это и был Баст.
— Ладно, может быть, я вспомню позже, — сказал Гарднер. — Гек, подойди сюда и помоги нашим
Баст, отдуваясь, шагнул к ним. Он едва не врезался в Волка, но прямо перед его носом сделал шаг в сторону, пыхтя при этом еще сильнее; если бы Волк открыл глаза, чего он не сделал, то увидел бы похожий на лунную поверхность лоб Баста и маленькие медвежьи глазки, смотрящие на него из-под густых бровей; Баст повернулся к Джеку, сказал «привет» и протянул ему руку. Затем указал в сторону стола.
— Регистрация. Ее проходят для стирки белья, — объяснил Гарднер. И с лучезарной улыбкой обратился к Джеку. — Джек Паркер, — сказал он спокойно, — мне интересно, кто ты на самом деле, Джек Паркер. Баст, выверни ему карманы!
Баст ухмыльнулся.
Гарднер повернулся и зашагал к притихшему Фрэнку Уильямсу, резким движением вытащил из кармана длинный кожаный бумажник. Джек увидел, как он отсчитал деньги и вложил их в руку полицейского.
— Эй, сопляк! — сказал мальчик за столом, и Джек обернулся. Мальчик играл карандашом. Улыбка на его лице скрывала то, что показалось Джеку настоящей злостью — врожденной яростью. — Он умеет писать?
— Сомневаюсь, — сказал Джек.
— Тогда распишись за него. — Зингер придвинул к нему два бланка. — Вверху печатными, внизу прописными. Там, где галочки.
Он откинулся на спинку кресла, сунул карандаш в зубы и уставился в угол. Джек предположил, что эту позу он перенял у Преподобного Гарднера.
«ДЖЕК ПАРКЕР», — изобразил он, затем нацарапал что-то подобное внизу. «ФИЛИПП ДЖЕК ВОЛК». Закорючка, еще меньше похожая на его настоящую роспись.
— Теперь вы находитесь под опекой штата Индиана и будете в таком положении ближайшие тридцать дней… Если не решите остаться здесь подольше. — Зингер убрал бумаги. — Вы…
— Решим? Что ты имеешь в виду — решим?
На щеках Зингера выступил румянец. Он наклонил голову и попытался улыбнуться.
— Вы, наверное, не знаете, что около шестидесяти процентов детей находятся здесь по собственному желанию. И вы сможете остаться здесь, если захотите.
Джек пытался не придавать своему лицу никакого выражения.
Зингер слишком широко открыл рот и заглотнул крючок. Теперь нужно осторожно тянуть.
— Это очень хорошее место, и, если я от кого-нибудь услышу хоть одно плохое слово о нем, я опрокину ему на голову ведро с дерьмом. Это — лучшее место на свете! И еще я тебе скажу: у тебя нет выбора. Ты должен полюбить «Дом Солнечного Света». Ты меня понимаешь?
Джек кивнул.
— А он? Он понимает?
Джек посмотрел на Волка, который только моргал и шумно дышал ртом.
— Думаю, да.
— Вот и хорошо. Вы будете спать на соседних койках. Подъем в пять утра, в это время у нас молитва. Работа в поле до семи, затем завтрак в столовой. Потом снова в поле до полудня, в полдень — чтение Библии. Каждый потом должен все пересказать, так что получше вдумывайся в то, что читаешь. Никаких развлечений до тех пор, пока все не усвоишь. И побольше работай после завтрака. — Он строго посмотрел на Джека. — Ты не думай, что сможешь бездельничать в «Доме Солнечного Света». Пребывание здесь одного человека стоит государству пятьдесят центов в час. Это значит, что ты должен отрабатывать пять долларов в день — тридцать долларов в неделю. Воскресенье мы проводим в молитвах, кроме одного часа — когда Преподобный Гарднер читает проповедь.