Талисман
Шрифт:
Мальчики встали. Волк остался сидеть, его нос подергивался, и выглядел он подавленным и испуганным. Джек схватил его за ворот рубашки и поднял.
— Делай то, что они, — пробормотал он.
— Садитесь, дети, — улыбаясь сказал Гарднер. — Садитесь, пожалуйста.
Они сели. Гарднер был одет в синие потертые джинсы и ослепительно белую шелковую рубашку с расстегнутым воротником. Он посмотрел на них и снова милостиво улыбнулся. Тут Джек увидел, как один мальчик с темными волнистыми волосами, густыми прядями спадавшими ему на лоб, скошенным подбородком и руками, такими же бледными, как фаянсовые фигурки в доме у
— Помолимся. Гек, ты начнешь?
Гек начал. Он молился быстро и механически. Было похоже, что молится робот, у которого сломался блок речи. Попросив Бога сохранить их до конца дней, отпустить им грехи, спасти их души и помочь им стать лучшими людьми, Гек Баст протараторил «воимяотцаисынаисвятогодухааминь» и сел.
— Спасибо, Гек, — сказал Гарднер. Он взял стул, развернул его задом наперед и оседлал, словно ковбой в вестерне Джона Форда. Теперь он выглядел обворожительно — самолюбие и явное сумасшествие, которые Джек увидел утром, исчезли с его лица. — Ну а теперь выслушаем десять — двенадцать исповедей. Не больше. Ты поможешь мне, Энди?
Уорвик, с выражением ироничной почтительности на лице, занял место Гека.
— Благодарю тебя, Преподобный Гарднер, — сказал он и обратил свой взгляд к «аудитории».
— Исповедь, — продолжил он. — Кто начнет?
Раздался шорох и бормотание… и руки начали подниматься. Две… шесть… девять рук.
— Рой Оудерсфелт, — сказал Уорвик.
Рой Оудерсфелт, высокий мальчик с бородавкой размером с хороший волдырь на кончике носа, поднялся и сложил свои худые руки перед грудью.
— Я украл десять долларов из кошелька моей мамы в прошлом году! — объявил он высоким, пронзительным голосом. Одна расчесанная рука потянулась к носу и с пугающей силой ущипнула бородавку. — Потом я пошел в парк, поменял их на жетоны и играл во все игры подряд: в «Звездные войны», в «Космических пиратов» и другие, пока деньги не кончились. Это были деньги, которые мама отложила, чтобы заплатить за газ, и поэтому у нас его отключили… — Он моргнул и посмотрел вокруг. — …и мой брат заболел и попал в больницу в Индианаполисе с воспалением легких! Потому что я украл эти деньги! Вот моя исповедь.
Рой Оудерсфелт сел.
— Может ли Рой быть прощен? — спросил Гарднер.
— Рой может быть прощен, — ответили мальчики хором.
— Может ли кто-нибудь из вас простить его, мальчики? — спросил Преподобный.
— Никто из нас не может его простить, — ответил хор.
— А кто может его простить?
— Бог силой единорожденного своего сына Иисуса.
— Ты помолишься Иисусу за спасение своей души? — спросил Гарднер Роя Оудерсфелта.
— Конечно, помолюсь! — крикнул Рой Оудерсфелт срывающимся голосом и снова ущипнул бородавку. Джек заметил, что Рой Оудерсфелт плачет.
— Когда в следующий раз твоя мама приедет сюда, готов ли ты признаться ей, что грешен перед ней, своим маленьким братом и перед лицом Господа и что ты так же раскаиваешься в содеянном, как любой из твоих товарищей?
— Клянусь!
Преподобный Гарднер кивнул
— Исповедь, — сказал Уорвик.
К шести часам, когда исповедь подошла к концу, почти все, исключая Джека и Волка, успели поднять руки, желая покаяться в содеянном. Несколько человек сознались в мелком воровстве. Другие рассказывали, как стащили у родителей спиртное и пили его под кроватью. И конечно же, было много историй про наркотики.
Называл их имена Уорвик, но только на Преподобного Гарднера смотрели они во время своих рассказов, именно от него ожидали поддержки. И говорили… говорили… говорили…
«Он заставляет их полюбить свои грехи! — с ужасом думал Джек. — Они любят его. Они ждут его поддержки и, видимо, думают, что получают ее, если исповедуются. Клянусь, что некоторые из этих остолопов выдумали свои преступления!»
Запахи, доносящиеся из столовой, стали ощутимее. Желудок Волка яростно урчал, и он постоянно оглядывался на Джека. Во время одной из слезных исповедей про то, как мальчик рассматривал порнографические фотографии в журнале «Пентхауз», желудок Волка заурчал так громко, что Джеку пришлось толкнуть его локтем.
Вслед за последней исповедью Преподобный Гарднер прочитал короткую певучую молитву. Пока дети выходили из комнаты, он стоял у двери, такой домашний и великолепный в своих потертых джинсах и белой шелковой рубашке. Когда Джек с Волком подошли к выходу, он положил руку Джеку на плечо.
— Я встречал тебя раньше, — сказал Гарднер.
«Исповедуйся», — говорили его глаза.
И Джек почувствовал, что прямо сейчас хочет сказать:
«Конечно же, мы знаем друг друга. Ведь это ты в кровь разбил мне спину».
— Нет, — сказал он.
— Да, — сказал Гарднер. — Да. Мы встречались раньше. В Калифорнии? В Мэне? В Оклахоме? Где?
«Исповедуйся».
— Я не знаю вас, — сказал Джек.
Гарднер захохотал. Где-то в глубине своего сознания Джек знал, что это именно Гарднер гримасничал, танцевал и орудовал плеткой.
— Точно таким же голосом говорил Питер, когда я просил рассказать об Иисусе Христе. Но Питер лгал. Поэтому я думаю, что и ты врешь. Мы встречались в Техасе, Джек? В Эль-Пасо? В другой жизни, в Иерусалиме? На Голгофе? На Лобном месте?
— Я же сказал вам…
— Да, да, я знаю: мы встретились впервые только сегодня. — Еще один смешок. Джек заметил, что Волк отодвинулся от Преподобного Гарднера. Причиной тому был острый, удушливый запах одеколона, исходящий от этого человека. И еще — запах сумасшествия.
— Я никогда не забываю лица, Джек. Я никогда не забываю ни лица, ни места. Я вспомнил, где мы с тобой встречались.
Его глаза бегали с Джека на Волка, с Волка на Джека. Волк тихо всхлипнул и отступил назад.
— Приятного аппетита, Джек, — сказал Гарднер. — Приятного аппетита, Волк. Ваша настоящая жизнь в «Доме Солнечного Света» начнется завтра.
На полпути к лестнице он оглянулся.
— Я никогда не забываю ни лица, ни места. Я помню.
Похолодев, Джек подумал: «Нет, только не это! Господи, нет, пока я не окажусь в двух тысячах миль от этой чертовой тюрь…»
Что-то с силой врезалось в него. Джек полетел на пол, отчаянно размахивая руками в надежде удержать равновесие. Он больно ударился головой о голый бетонный пол, в глазах замерцало множество звезд.