Талисман
Шрифт:
Голосом, осипшим от слез, она сказала:
— Охотник, можешь ты сделать одну вещь для меня? Только одну небольшую вещь. Пожалуйста?
Он положил руку ей на спину и ощутил бешеное биение сердца.
— Какую вещь, Голубые Глаза?
— Ты можешь сделать это быстро? Пожалуйста? Я никогда не попрошу больше, клянусь тебе. Только в этот раз, пожалуйста?
Охотник спрятал улыбку в ее волосах и закрыл глаза, сжав ее в объятиях. Голос отца шептал ему: «Страх не похож на пыль, лежащую на листьях дерева, его нельзя смыть легким дождем». Едва он вспомнил эти слова, как его память подсунула ему дюжину
Голосом, в котором звучали расстройство и нежное веселье, Охотник сказал:
— Ты так сильно хочешь меня, что мы должны торопиться, да?
Она напряглась и откинула голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза. Он встретил ее взгляд ленивой улыбкой, стараясь не думать о ее сосках, трущихся о его кожу, о том, как мучительно ощущать ее бедра, прижимающимися к нему. Высвободив одну руку, он осторожно вытер следы слез с ее щек.
Издав негромкий смешок, который он закончил ; вздохом поражения, он сказал:
— Голубые Глаза, у нас еще будет много ночей лежать друг с другом. Навсегда, да? Пока мы не умрем.
— Пока смерть не разлучит нас, — поправила она.
— О да, пока смерть не разлучит нас. — Он пожал одним плечом. — Очень долгое время, да? Если я вызываю в твоем сердце такой страх, что мы должны торопиться, умнее подождать. Достаточно того, что ты будешь лежать рядом со мной, что я могу обнять тебя.
Выражение ее лица изменилось от настороженного недоверия к полному неверию.
— И ничего не делать?
Охотник разделял ее чувства. Это была самая лучшая идея из всех когда-либо приходивших ему в голову. Никогда в жизни он так сильно не стремился к обладанию женщиной.
— Ты захочешь делать что-нибудь? Ты скажи это, и мы будем делать. — Стремясь дать ей возможность не так остро ощущать свою наготу, он натянул поверх них шкуру и ослабил руку, которой обнимал ее, дав ей возможность почувствовать себя свободнее. — Расскажи мне историю. Про мою Лоу-реетту, когда она была маленькая, как Черный Дрозд.
Она смотрела на него, явно не в состоянии поверить, что он действительно имел в виду то, что сказал. Он заставил себя зевнуть, и по выражению, промелькнувшему на ее маленьком лице, понял, что был не очень убедителен.
— Тебе не хочется спать, — сказала она обвиняющим тоном.
— Ка, нет, — признался он. — Я делаю ложь, да? Чтобы сделать тебе спокойно. Мое сердце лежит на земле, когда ты боишься. Давай будем радоваться. Расскажи мне историю.
— Охотник, на мне нет ничего из одежды, — пропищала она.
Одна из его темных бровей вопросительно приподнялась.
— Ты
— Нет. Мне кажется я… ну, в общем, это могло бы помочь мне думать.
Он вздохнул и перекатился на спину, увлекая ее за собой в изгибе своей руки. Прижав ее голову к своему плечу, он сделал невероятное усилие игнорировать ощущение ее шелковистого тела на своем и сказал:
— На этом команче надеты штаны. Я буду рассказывать истории.
И с этими словами Охотник начал говорить, улыбаясь иногда самому себе, так как он быстро обнаружил, что ему так же трудно сосредоточиться на своих мыслях, как и ей, когда она обнаженная лежит рядом. Хриплым шепотом он поведал ей о пророчестве. Когда он закончил, она пошевелилась, лежа в изгибе его руки.
— Это твоя песня?
— Huh, да.
— Но она прекрасна!
С удивлением Охотник осознал, что он был того же мнения.
— Раньше у меня было много ненависти к словам песни. — Он намотал на палец прядь ее волос, улыбаясь. — И большая ненависть к женщине с волосами цвета меда, которая когда-нибудь украдет мое сердце. Я хотел убить тебя.
— Но я не женщина твоей песни.
— Ода, ты и есть та женщина.
— В песне говорится, что Народ назовет меня Маленькой Волшебницей. Они не назвали! И никогда не назовут. Я далеко не волшебница.
— Это придет, — заверил он ее. — Должно прийти. Все слова должны.
Она увидела, как потемнели его глаза.
— Что случилось? Почему ты стал таким печальным? Мышцы его шеи взбугрились узлами.
— В моей песне говорится, что я должен однажды покинуть мой народ. Я команч. Без них я буду ничем, Голубые Глаза.
Лоретта смотрела невидящим взором на движущиеся тени, наблюдая за игрой света костра.
— Это всего лишь легенда, Охотник. Глупая легенда. Ненависть уносится с ветром? Вершины холмов и большие каньоны крови! Другие времена и новые народы? — Она повернула к нему свое лицо. — Посмотри мне в глаза. Видишь ли ты в них новое утро с новыми начинаниями?
Он пристально посмотрел на нее, а затем хриплым шепотом, который проник в глубину ее существа, он произнес:
— Да. — Он произнес это слово так, что оно прозвучало многократным эхом в ее сознании.
Именно в тот момент Лоретта поняла. Он влюбился в нее. Она смотрела на его темное лицо, находившееся от нее так близко, что они дышали вместе, и что-то в ее сердце дрогнуло от жалости к нему и к себе. Она никогда не сможет полюбить его в ответ. Каньон ненависти и горечи разделял их. В этом, по меньшей мере, пророчество было верным.
— О, Охотник, не смотри на меня так.
В какой-то момент он приподнялся на локте над нею, его широкая грудь возвысилась бронзовым навесом, его плечи закрывали свет, оставляя освещенным только лицо.
— Ты украла мое сердце.
— Нет, — прошептала она. — Не говори так, даже не думай. Разве ты не понимаешь? Я никогда не полюблю тебя, Охотник. — У нее участился пульс. — Я боюсь…
Он положил на губы палец, взгляд его глаз стал теплым.
— Лежать со мной? Я не слепой, Голубые Глаза. Твое сердце лежит на земле от воспоминаний. Это пройдет. Ты придешь ко мне. Ты захочешь, чтобы я положил на тебя свою руку. Так будет. Боги сказали это. Она отвернулась.