Талли
Шрифт:
— Вообще-то слегка облупился, — вмешалась Талли.
— Он в порядке, — повторил Робин.
— А где вы теперь живете? — спросил Джек, глядя на Талли, залившуюся румянцем.
— Техас-стрит, — сказала та, — это от…
— Я знаю, где это, — перебил ее на полуслове Джек. — Я очень хорошо знаю эту улицу, там живет мой друг. Мне нравится там гулять, любоваться домами и завидовать тем, кто в них живет.
Он замолчал. Талли не нашлась, что ответить, Робин тоже не проронил ни слова. Оркестр играл «Позвони
— На Техас-стрит есть замечательный дом, — как бы подвел итог Джек. — Один из лучших в городе, как мне кажется.
Хит 1981 года настойчиво врывался в разговор.
— Так в каком же доме вы живете? — продолжал допытываться Джек.
— Пятнадцать ноль один по Техас-стрит, — ответила Талли.
— И как он выглядит? — Джек обладал завидным терпением.
— Кремовый, — с явной неохотой бросила Талли. — Красная крыша, фасад с эркерами… Слуховые окошки. Четыре колонны. Большой портик.
— И белый деревянный забор? — спросил Джек, и, как показалось Робину, его голос прозвучал почти нежно.
— Да, забор был белый, — сказала Талли, покачивая в ладонях рюмку. — Но мы снесли его. Нам он не слишком нравился.
Джек, ни слова не говоря, смотрел на Талли, смотрел, как показалось Робину, бесконечно долго. Бесконечно. И Робин почувствовал, что в этой тишине не способен и пальцем шевельнуть. А Джек и Талли глядели друг на друга с каким-то молчаливым пониманием, с сознанием чего-то, недоступного пониманию Робина. Наконец Джек поставил на стол бокал и поднялся.
— Ты не хочешь потанцевать, Талли?
Она лишь кивнула. Ее никогда не надо было просить дважды.
Робин тоже поставил свой бокал на край стола и наблюдал за ними. Поразительно, но Талли затмила даже своего партнера. Затмила в танце самого Джека Пендела, когда они вдвоем закружились под музыку Чайковского. Кто бы мог подумать?
«Ей надо было стать танцовщицей», — понял Робин. Она утверждала, что никогда не хотела этого, но он не верил ей. Она не хотела танцевать в Топике, как не хотела вообще оставаться тут.
Однако надо было признать, что Джек не слишком уступал Талли, причем за счет природного обаяния и грации, свойственной лишь немногим красивым людям.
Робин попытался прочесть по лицу Талли, что она чувствует, но не увидел ничего, кроме румянца, вызванного выпитым вином. А оживление на ее лице появлялось всякий раз, как она начинала кружиться в танце. Оркестр заиграл «Сладчайшее» Джуса Ньютона. Талли и Джек стояли рядом, и им не оставалось ничего другого, как снова пойти танцевать. Шейки танцевала с Фрэнком, Талли с Джеком. Робин опять потянулся за бокалом и, медленно потягивая вино, наблюдал за выражением лица Джека.
На лице Джека, однако, не было обычной отчужденной вежливости.
Этого Робин уже вынести не мог. Он поднялся из-за стола, пересек зал и, стараясь сохранять как можно более
По дороге домой, как бы между прочим, Робин поинтересовался у Талли, не мог ли он где-нибудь раньше встречаться с Джеком.
— Нет, — ответила Талли. — Вряд ли.
— Однако постой… Я почти уверен, что когда-то видел его.
— Может, ты его с кем-то путаешь?
У него на языке вертелся еще один вопрос, но он никакие мог решить, как лучше задать его. В конце концов Робин спросил в лоб:
— И о чем же вы говорили?
— Ни о чем особенном. Нет, правда. Мы были слишком заняты танцем, — ответила Талли.
— Хорошо, но не могли же вы танцевать столько времени и не обменяться ни единым словом, — продолжал настаивать Робин.
Талли пожала плечами.
— Ну, может, парой слов, я точно не помню.
— Какой парой слов?
— Должно быть, я сказала: «Ты хорошо ведешь».
Талли и Джек, конечно же, разговаривали. Талли вспоминала их разговор глубокой ночью, сидя на подоконнике. Она не могла заснуть, курила, смотрела то на улицу, то на ребенка, чувствуя на своем лице свежее дыхание ночного ветерка. Со своего места, над кронами дубов, она видела небо Канзаса, так, как если бы лежала на спине в траве, глядя вверх на раскаленные угли звезд.
Талли вспоминала разговор с Джеком.
— Джулия тоже покинула Топику? — спросил он ее.
— Да, уехала.
— И бросила колледж?
— Да, и колледж она тоже бросила.
— Так же, как и ты? — продолжал задавать вопросы Джек.
Талли взглянула на него.
— У меня сын. Я же сказала тебе.
— И, когда он немного подрастет, ты снова сможешь учиться?
— Может быть. Какое это имеет значение?
— Все на свете, Талли, имеет значение, — ответил Джек. — Вот я — я буду красить дома, а Джулия — она будет убирать кукурузу, но ты, Талли, ведь у тебя способности, Шейки говорила мне. Глупо и обидно вот так все бросить.
— Какое тебе дело? — сказала Талли. — Я ращу сына.
— Ты вполне можешь делать и то, и другое.
2
Два дня спустя, сидя с Робином за обеденным столом, Талли неожиданно сказала:
— Я хочу вернуться в колледж.
Робин перестал жевать бифштекс.
— О’кей, — одобрил он. — Отлично.
— Ты, кажется, не веришь мне?
— Нет, почему же, верю. В это время года у тебя всегда всплеск активности, разве не так, Талли? Каждую осень, ты придумываешь что-нибудь новенькое. Почему эта должна быть исключением?