Там, где два моря
Шрифт:
– Вот индивидуалистка! Никак не могу ее отучить! – возмутилась Яна.
«У нас так не принято», – говорят москвичи. «У нас принято платить друг за друга». Москва здесь, конечно, ни при чем, но посчитают и подобьют потом все до последнего тугрика. Вася должен Пете, а Петя Свете, а вдвоем они должны Васе. Деньги на бочку!
А вы что подумали?
Время текло, как в детстве. Каждое мгновение было наполнено смыслом. Его, времени, было немерено, оно капало себе тихонечко с невидимых стрелок. Пусть кто-то другой смотрит,
– В шесть надо сниматься, здесь темнеет быстро! – скомандовал Паша.
Видимо, чтобы утвердиться в озвученной мысли, он полез на пляжную смотровую вышку. Оттуда виднее.
Отдыхающим делать это было недозволительно, да и кому бы пришло в голову, будь это индифферентный немец или флегматичный швед. Потому турки даже не сразу спохватились, подбежали, когда фигура с брюшком, тем, что «для пива», легко преодолела последние ступеньки, загукали чего-то снизу импульсивному русскому.
– А они похожи с Вадимом в чем-то, да? Хотя один – полная противоположность другому, – отметила Яна. – Паша все-таки простоват...
– Даже слишком, – ответила Маша. – И оба не в моем вкусе.
Лида слышать их не могла, она была там, у вышки.
Девчонки намазывали друг друга солнцезащитным кремом, когда новосибирцы подошли. У Яны вся спина в родинках – значит, счастливая. Маше снова хотелось сказать ей о ее невесомости...
– У тебя рука легкая...
– У тебя кожа такая нежная. Семёну, наверное, нравится... Да?
Маша не ответила, улыбнулась одними глазами, «про себя».
– Спасибо, сестренка!
Когда пошли купаться, солнце стояло еще высоко, хотя и прошло большую часть своего дневного пути. Самое блаженное время у моря: солнце все меньше обжигает, вода становится все теплее, мерный шум прибоя скрадывает все прочие ненужные звуки...
– Мужики на берегу сделали на нас стойку, – сказала Лида.
– Да на здоровье! – ответила Маша.
Они, как медузы, лениво перебирали конечностями в тяжелой воде. Гансы и Филы грели свои буржуинские тела прямо на колючем песке. Тетка в желтой майке тоже заняла свое место «в партере».
Яна с Пашей были уже далеко, почти у буйков. Еще бы недельку – и Маша набралась бы смелости заплывать подальше.
Пора. Уже пора? Маша нагнулась за камушком в пене прибоя. Надо прихватить на память один-два-три...
– Я вас сейчас догоню!
Они здесь изумительно красивые – выглаженные морской водой и вечностью. Попадаются идеально ровные, с прожилками и без, двухцветные, крапчатые, разные!..
Ох, и дорого ей обошлись те камушки!
Маша нагнала их уже у кабинок для переодевания. В воздухе витало легкое недовольство. А может, ей показалось?
– Ну что? Килограмма три набрала? – поддела Лида.
– Ага, примерно так, – камешки как раз умещались в ладони, – а я Яне в багаж положу – у нее чемодан большой!
Яна явно не поняла «этого сибирского юмора». У нее опять было отстраненное выражение.
– Ты ополаскиваться будешь? – спросила Лида.
Маша оценила диспозицию:
– Нет.
– Тогда
Переоделась, вышла – никого. «А вот интересно, вдруг стоянку не найду?»
Оглянувшись в последний раз на самое красивое место в мире, Маша вышла на мощенную брусчаткой улочку – ну чем не Красноярск? Даже пальмы на Мира-стрит, ну прямо как в Фетие! Или наоборот.
Почти пробежав рысью эти метров сто, что были от пляжа до стоянки, Маша обнаружила всю компанию у машины. Никто как будто не срывался с места и вообще особо не торопился. «Чего они вялятся?» – подумала Маша. Она здесь. Пора ехать.
Яна стояла, обернувшись в полотенце, а с ее лицом что-то происходило. Лида с Пашей были заняты чем-то своим. Солнце уже трогало молочно-зеленые виноградные гроздья, что неприхотливо росли прямо на козырьке крыльца – хозяева автостоянки здесь же и жили. А больше там никого не было.
– Ну что, Яна, поменяемся? – Маша намеревалась проделать обратный путь на переднем сиденье...
– Нет, – прямо ответила Яна. Она переодевалась, но лицо «переодеть» тоже бы не мешало. Рот ее стал снова жестким, а глаза на Машку даже и не глядели.
Машка же ошалела: ответ был непредсказуемым, прямолинейным и каким-то, наверное, нетолерантным. Как-никак она чувствовала себя почти «в гостях». Ведь сказал же папа: «Не обижай Машу!»
Когда тебя бьют по правой щеке, не подставляй левую. Поглядись в зеркало – и увидишь надпись на лбу: «Не бейте меня!» Случается, правда, и наоборот. Ты, ей-богу, настолько хороша, что это очевидно всем, или хорошо тебе, от чего некоторым невтерпеж делается дать, за все хорошее в тебе, по морде. В широком смысле слова, господа и дамы, а вы что подумали? А, впрочем, кому с чем повезет...
И понеслось!
– Мы же договаривались... – больше из любопытства стала раскручивать Маша эту тему, понимая, что спираль неизбежно окажется пружиной и ударит пребольно прямо в лоб, но ей крайне важно было установить... нет, не попу на сиденье, но истину!
– Я не хочу, – сказала Яна Ядренова.
– А я хочу, – сказала Маша Ядренова, изумляясь все больше. Раззадорил ее такой поворот, и она сделала «ложное» движение в сторону первого сиденья.
– Мы что, драться с тобой будем? – спросила Яна.
– Нет, это ты с Анькой дерись... – Маша и отступила, и напала – все сразу.
Пружинка сработала немедленно:
– С Анькой мы договариваемся. Человеком надо быть, – ответила Яна. Губы ее совсем вытянулись в ниточку, а взгляд стал колючим, впрочем, на Машку она и не смотрела, – если ты в компании, то и веди себя, как в компании: тебя зовут – надо идти вместе со всеми, а не своими делами заниматься!
Кажется, Яна имеет такую склонность – отповеди давать. Получите и распишитесь.
Вот тебе, Маша, за камушки с Эгейского моря и за «Аньку», которую никогда не видела.