Там, где два моря
Шрифт:
Вернулась – и уже вдвоем, Тюрин и Ядренов, продолжали дырявить душу:
– А ты помнишь, Татьяна, она ведь даже не из города была – как же ее... Из деревеньки какой-то, района... Из сибирской глубинки!..
«Вот, блин, жлобство московское! Откуда это журналистское – „сибирская глубинка“? Где они и не были сроду, да и не будут никогда!» – царапнуло Машу. Это из Красноярска в Москву – нормально. По делам, да по Европам там, проездом. А в Красноярск из Москвы – это не-е ... Дорого. И холодно, бр-р-р... И медведи там ходят. Толпой. С лисицами.
А
– Да, Татьяна – очень хороший человек, – поддержал Ядренов, – она как чистый родник... Но в качестве жены я ее себе не представлял. Даже когда появилась Машка...
Сказав это, Ядренов бросил взгляд на жену. А Машка чуть не поперхнулась.
Ядренов говорил так, словно ее здесь не было, как не было никогда. Только это было еще не все.
– Ее ведь никто не ждал, – продолжил он ничтоже сумняшеся.
Алла Руслановна – она ведь близко была, совсем рядом. А с дочерью Андрея Ивановича что-то разделяло. Примерно два стула. Да на Машку он и не глядел. И слез ее этих он не видел.
«Извините, что я есть» – как-то напрашивалось, да слова застряли... «В горле», – сказал бы настоящий журналист и поэт-прозаик.
– А я ее видел, еще совсем маленькую, когда она родилась... – сообщил всем Тюрин.
Похоже, ни Тюрина, ни Аллу ничто не смутило в этом разговоре.
– Ехали мы в лифте, кажется, университетского общежития с Татьяной, – вещал Тюрин, – и там была ты... – сказал он, уже глядя на Машу.
– В розовой коляске... – очнулась наконец Марья.
– Точно! А ты откуда знаешь?..
– Маша, давай мы будем называть тебя Масяня, – выдал вдруг Ядренов.
– Давайте, вы не будете. Я и Машкой-то никогда не была, – ответила Маша, ловя отклик в непроницаемом взгляде. Она словно оценку получила. Еще одну.
Злилась она на Ядренова. И на Тюрина. И на себя – еще больше. И искорки ее злости должны были обжигать, да не чужого...
– И ведь могла бы зацепиться в Москве, остаться, – не унимался Тюрин, – могла сделать аборт...
Маша взглянула на гостя уже с неприкрытой неприязнью. «С какой стати?! Вот уж точно...!!!»
«Ты не рассказывай всего... – сказала потом Алла, когда они вдвоем убирали со стола. – Не надо». Добрая женщина.
– Маша, а мама ведь вышла потом замуж?
– Нет. Она всегда любила отца.
Еще немного Москвы
– Да, я попробовала джакузи! Это супер! Спасибо тебе.
Аня уже полгода жила в квартире с джакузи и ни разу не принимала ванну с пузырьками. Как-то некогда. Да и шуму много. От пузырьков. А Машка ей объяснила. Заочно.
Спектакль в театре был занятный. Но все эти трюки с фонтаном на сцене и роялем в полете – это слишком, это для наивных провинциалов. Маше, наверное, понравилось.
– У вас в Екатеринбурге есть такие старинные здания? – спросила Аня.
Они проезжали мимо старого, но без архитектурных причуд
– У нас в Красноярске?.. – поправила Маша и даже растерялась, забыв, что Красноярск старше Санкт-Петербурга и название его не имеет никакого отношения к становлению в Сибири власти красных комиссаров. – Ну да, конечно...
– А погода у вас какая? Холодно зимой?
– Да, примерно как у вас...
«Все примерно как у вас, только меньше в десять раз».
Показалась и слишком скоро скрылась из виду Останкинская башня. Вся в огнях.
Аня зевала, прикрываясь узкой ладонью. Завтра ей, как обычно, вставать ни свет ни заря. И на галеры.
Казенная машина привычно поплутала по московским закоулкам и мягко притормозила у большого типового дома из серого кирпича.
«Вот сейчас откроет дверцу и скажет: давай зайдем хоть на минуту, посмотришь, как я живу», – так думала Маша.
«Вот сейчас закрою дверцу и никогда больше ее не увижу» – так думала Аня. Она явно практиковалась в аутотренинге.
Ну что ж, пора прощаться.
– Если занесет в Красноярск, буду рада тебя видеть, – сказала Маша.
– Спасибо. – Анино лицо осветило на мгновение темноту салона. Аня достала из сумочки белоснежную прямоугольную картонку, – Вот, возьми.
Блестящими буквами было написано: «Анна Андреевна Ядренова. ... по связям с общественностью».
Жаль, что башня телезвездная осталась позади.
А завтра прилетает Яна.
Назавтра в программе был Кремль с палатой Грановитой и все прочее, что негоже оставлять на последний день правильному туристу и до чего нет дела правильному москвичу, который никогда в эти заповедники не забредает. Если сильно не любите приезжих, то есть места, где можно «накрыть» всех разом (медным тазом), и, заметьте, господа, никто из «своих» не пострадает.
Ох уж эти иностранки западные – улыбаются, даже посещая клозеты! Галопом по четырем кремлевским церквям, рысцой через Манеж, и чего она там не видела еще? Уже опаздывала, примеряя на себя мужской ремень, сойдется или нет? «А такой у вас один?» Накрасить губы новой помадой. Уф! Как же сегодня жарко!.. Кажется, чуть вульгарно получилось, хоть и «Шанель». Первый теплый день в столице. Ой, как нехорошо опаздывать на встречу!
Марина Старцева уже через пятнадцать минут будет ждать ее на площади, а она мечется в метро.
«Я буду в оранжевом». Никого в оранжевом около классика не наблюдалось. Маша оглядывалась в отчаянии. Ни по эту сторону от памятника, ни по ту. «Эти их дурацкие переходы!.. Попробуй разберись!» Маша отерла капельки под челкой и побрела в отцовский офис. «Как неудобно! Ну ведь простительно приезжей?..»
Марина Артемьевна улыбалась. Вот она бежит, девочка заполошная, в каких-то несуразных штанишках, почти пляжных. «А впрочем, что это я?..» Надо же, столкнулись почти в дверях ядреновской конторы!