Там, где два моря
Шрифт:
Через час он будет в городе. Он привезет ей этот дождь. Он отчего-то был уверен, что ей это нужно. Крупные капли дождя будут на всем – на крышах, газонах, деревьях, зонтах и лицах... На лепестках роз тоже будут капли.
Он видел ее только раз, зато теперь он точно знает, что она есть. Она существует. Ему не важно, на какие подмостки она выходит. Не важно, сколько ролей она уже сыграла. Пока его не было. Она – его женщина. Он знает ее миллион лет. А она не знает себя. «Ты не знаешь, какая ты...» – скажет он ей. Она забудет все роли. Она тихо улыбнется
... Он тронул ладонью небритый подбородок. Дорога неслась под колесами и приближала горизонт. Полоса дождя шла вместе с ним.
Крошечные цветы черемухи, что возникала пенными облаками по обочинам, волновались под напором дождя, плескались, как аплодисменты, и осыпались белым снегом.
Вот и выпал последний «снег», и прошел первый дождь...
Так надо заканчивать романы. Но это как-нибудь в другой раз. Да и листьев на деревьях еще нету, не то что цветов...
Потому что это еще не все.
Файл 39.docБэлла и какие-то хорошие люди
Недалеко от Белкиного дома есть парк. Там толстая девочка маленького роста изнуряет себя бегом каждое утро. Она бежит и бежит по дорожкам, не обращая внимания на случайных прохожих и на мамочек с колясками, такая раскрасневшаяся и целеустремленная. Она хочет увидеть себя высокой и стройной.
Чего хочет Белка?
Она «изнуряет» себя Стасом каждую минуту. Она все еще хочет, чтобы он любил ее. И, кажется, на этом пути она испробовала уже все «взаимные комбинации». Потому что с голосом у нее и правда что-то не то. В конце концов, это может сказаться на профессии.
Однажды, когда снег уже истаял, грязь почти высохла, но черемуха еще не цвела, голос у Белки стал совсем... м-мм... странным, и ее понесло неведомо куда, туда, где любовь.
Где живет любовь, Бэлла знала приблизительно, но разве это важно, когда уже темная ночь на дворе, спектакль в музыкальном театре сыгран, а себя совершенно некуда деть?..
Как закончился спектакль, как она попрощалась со всеми, как отпустила такси – все это Бэлла помнила.
Как она поскользнулась и упала, упала прямо в лужу, Бэлла не помнила. Потом она брела впотьмах, одна, а белый плащ ее высвечивался «негативом» в темноте ночи, сырой и холодной, только холода Бэлла не чувствовала совсем. Коленки почему-то саднило. При ближайшем рассмотрении, насколько позволял свет, сочившийся от уличных фонарей в мелкой мороси весеннего дождика, оказалось, что ажурные чулочки порваны, а коленки разбиты в кровь!
А виноват во всем Стас, лопни его контрабас!
Разглядывая несчастные коленки – очень ей себя жалко было! – Бэлла наклонилась, вместе с ней наклонилась и жестяная банка экзотической расцветки, что оказалась в ее руке. Откуда она взялась – бог весть, но это было уже не важно, потому что экзотическое пойло пролилось из открытой жестянки, добавив пару пятен на королевски-белый плащ и, в качестве дезинфицирующего средства, на раненые коленки. Белка скисла и заплакала: там, в драном ажуре, обнажалась ее изодранная душа.
Белка пела и плясала,СловноДомой! Домой... Где ее дом?.. Белка заплакала еще жальче.
Застывшую в позе белого, очень несчастного страуса, пытающегося спрятать голову... в тусклый асфальт, Бэллу нагнала большая машина.
Машин Белка не боялась: ей давно перестали сниться страшные сны, где большие машины гоняются за маленькой Верой по тесному дворику, а все двери закрыты.
– Садитесь, барышня! – сказали из машины тоном, не допускающим возражений.
– Спасибо, я пешком. У меня денег нет, – сообразила Бэлла.
Тачка большая, а в ней – один, два... У-уу...
– Садись, говорят тебе! До дому – в лучшем виде! Где живешь?
– Я... Я уже близко. Не надо мне... – робко мяукнула Белка, а крепкая мужская рука подхватила ее под локоть и мягко втолкнула в открытую дверцу.
Белка поперхнулась слезами и замерла. Говорила ей Люся: «Никогда не садись в машину с двумя мужиками!» А тут трое! И костюмы у них странные!.. Финкельштейн чего-то начудил... Шапочки «маки». Камуфляж. Дворники у них во дворе тоже носят камуфляж.
«Экзотика» выветривалась из головы Бэллы со скоростью, разрешенной дорожными знаками. Образ Стасечки полинял гораздо стремительнее. Стасик ее не спасет.
– Первый, первый! Я восьмой! Угол Парковой и Центральной. Транспортируем подгулявшую барышню – и на трассу, – сурово и страшно сказал кому-то восьмой.
Бэлла забыла про коленки.
– Этот, что ли, дом? – сказал он уже мягче. – Я же говорил – в лучшем виде!
– Так вот шастают по ночам в таком виде – а потом их грабят и насилуют! – добродушно пробурчал другой, тоже в камуфляже.
Белка оглянулась на него испуганно и заметила защитные каски где-то позади. Третий все время молчал, ухмыляясь в усы, а рука его лежала на стволе настоящей боевой винтовки, как жилистая рука Стаса на грифе контрабаса.
С этой минуты, впрочем, контрабас и Стас приобретали все более размытые очертания и ретроспективное значение в жизни Бэллы. Только именно в ту минуту Белке об этом никто не удосужился сообщить, поэтому, выкатившись из «газика» с решеткой, так благополучно оказавшись дома, она рыдала в голос над своей счастливой судьбой, а собака соседей сверху норовила подхватить ариозо.
Файл 40.docИ это еще не всё
«Салют! Как дела?» – Отправитель: ...Он не знает такого номера. Послано: ночь, когда орут все мартовские коты.
Еще бы. Бэлла тоже этот номер впервые видит. Снято с однодолларовой купюры, которую подарил ей... Ну тот, который... Ну, этот... Ой, не хочется поминать его имя в такой хорошей главе! А на валюте надпись: «На счастье». И уж как только Белка свое счастье ни пытала ...
Но кто старое помянет, тому эсэмэс-ки не читать.
«Поздновато уже для дел. А дела хреново. А ты кто?» – Отправитель: номер с купюры. Послано: неожиданно.