Там, где горит свет
Шрифт:
– Ты это… Это как? – пытался сформулировать вертевшийся на языке вопрос Шут. – Я же видел! Ты это… и того.
– Пока не того.
– А-а…
– Выплыл ниже по течению. Выбрался. До доктора знакомого дотопал, тот подшил меня малёха – как новенький теперь.
Почти так и было, разве что без доктора. Но незачем Лансу знать про чудесное исцеление: с его воображением, глядишь, осиновым колом ткнет, или чем еще в сказках нечисть побивают?
– Ты мне лучше скажи, что было, после того, как я в реку
– Да ты не прыгнул, - стушевался Шут. – Упал. Я сразу вниз побежал, думал, успею вытащить. Но там течение такое… Ну и… А потом ушел, наверх не поднимался больше. Но у нас новости быстро расходятся, утром уже вся слобода знала, что тебя застрелили. Кто-то даже вступиться хотел. Мартин со своими, кажется. Звали к царям идти. Но оно ж – суд божий, по правилам все, ты же понимаешь? И козырь тот все одно сбежал со своей лярвой: не видели их уже после того. Ну и вот. Зато к обеду другое завертелось… - Парень огляделся и понизил голос до шепота. – Пошел я к тебе на квартиру. Ну, там это…
– Вступать в права наследования, - закончил заумной фразой Валет, лишний раз убеждая товарища, что он не призрак.
– Вроде того, да. Все равно ведь растащили бы все! Только и мне ничего не перепало. Пришел, а дверь опечатана. И два флика на лестнице дежурят, я не заметил сразу…
Тьен укоризненно покачал головой: с Ланса станется и конного жандарма в полной амуниции не заметить.
– …Сцапали меня. Ну, вроде как. Рук не выкручивали, браслетов не надевали – просто вниз свели и в экипаж усадили, культурно, что твоего дельфина.
– Дофина, - машинально поправил Валет.
– А там, значит, хмырь сидит. Весь из себя лощеный: шуба с бобром, тросточка, перчатки белые… Знаешь, что думаю? По портрету, мертвяк это твой был. Ну, тот, что за портсигаром приходил. Только никакой он не мертвяк, а большая шишка. Оттуда. – Ланс указал пальцем на потолок.
– Откуда? – Не понял Тьен, поглядев на облупившуюся штукатурку.
– Из управы ихней, откуда еще. Про тебя спрашивал. А я думаю: чего уж теперь? Что знал, то и выложил. Был, мол, Валет, да сгинул – вот и весь сказ.
– И что?
– И все. Отпустили меня. А мертвяк твой со многими еще базарил. Потом слушок прошел, что он большие деньжища за тебя сулил, но только за живого. А где ж тебя живого взять-то?
Чудеса продолжались.
«Мертвяк», если это он, с лета по пятам ходил, но даже приблизиться не пытался, не то, что легавых натравить. А как его, Валета, «застрелили», он тут как тут: и награду назначает, и засады на квартире устраивает. К чему бы это?
– Слушай, Тьен, отсидеться бы тебе где-нибудь. Люди тебя ищут, кажись, серьезные. Я бы не нарывался. Да и подлечиться ведь надо… Или ну его вообще – на пароход и в Табачные колонии? Там, говорят, новым поселенцам сразу дом дают, землю, лошадей. Я б Манюню взял и
Вор устало опустил голову на руки. Иногда казалось, что не Шут его на четыре года старше, а наоборот.
– Землю дают, Ланс. Но на той земле пахать надо. Я этого не умею. Да и не хочу: мне моя жизнь мила, какая есть. А отсидеться – отсижусь. В колонии за этим ехать не надо, поближе местечко найду.
– Где?
– Извини, не скажу, - заявил Валет твердо.
Во-первых, кто знает, какие еще «мертвяки» по его душу явятся и как спрашивать будут: не все ж в каретах катать, и другие методы есть. А во-вторых… Во-вторых, сам еще не решил.
– Тьен, тебе, наверное, деньги нужны будут. На первое время. У меня немного, но у Манон отложено, я попрошу…
– Не нужно. У меня тоже отложено.
– Но у тебя же там… эти.
– Про мое «там» никакие эти не знают, - усмехнулся Валет, радуясь собственной предусмотрительности.
В квартирке на чердаке оставались кое-какие сбережения, но все остальное он хранил не дома. Как раз на такой случай.
– Не ищи, - предупредил он приятеля, прощаясь. – Все равно не найдешь. Утихнет немного, сам весточку подам.
Утром Софи разбудил совсем не гудок. Пересменку на фабрике, впервые с того времени, как устроилась в лавку, девочка проспала, но, заслышав звон посуды в кухне, тут же открыла глаза и испуганно вскочила. «Люк!» - была первая мысль. Но мальчик спокойно спал в своей постели. А по дому плыл аромат жарящегося мяса и еще чего-то, давно забытого, но, несомненно, очень вкусного…
В животе заурчало, а на глаза навернулись слезы: последний раз у них так пахло, когда мама была жива и готовила по утрам завтрак на всю семью.
Но мамы уже больше года, как нет. Вспомнив об этом, Софи набросила на плечи шаль, вооружилась кочергой и, стараясь двигаться как можно тише, вышла из комнаты.
Дверь в кухню была открыта, и запахи из нее шли такие, что рот наполнился слюной. Девочка аккуратно заглянула внутрь, но осмотреться толком не смогла: голодный взгляд прилип к плите, на которой шкварчала большая закопченная сковорода. Забыв о предосторожности, Софи шагнула вперед…
– Выздоровела уже? – спросили со стороны насмешливо. – Босая, гляжу, ходишь.
Девочка резко развернулась и замахнулась кочергой на нахала, с которым вечером простилась на веки вечные.
– Что ты тут делаешь? – стребовала она грозно, но прозвучало неубедительно – запахи отвлекали.
– Есть готовлю. – Не обращая внимания на ее «оружие», парень прошел к плите и встряхнул сковороду, на которой сквозь расплавленный сыр жирно поблескивали желтые глазки яичницы и закручивались волнующими завитками тонкие полоски бекона. – Не все же мне твоим пшеном перебиваться?