Там, где кончается река
Шрифт:
Я подвел каноэ к пристани и помог Эбби выйти. Когда я работал у Гуса, неподалеку жил старик — ему, наверное, было лет восемьдесят — по имени Расс, который каждое утро приходил на пристань с трубкой, газетой и кофе. После смерти жены и собаки он был одинок и потому охотно болтал с нами, пока мы укладывались. Кожа у него была тонкая, а оба предплечья покрыты морскими татуировками. Он сделал их после высадки в Нормандии и охотно об этом рассказывал. Кожа обвисала складками, и соблазнительная красотка на руке у Расса теперь не стояла прямо, а горбилась. Каждый раз, когда мы отчаливали, он поднимался с кресла-качалки, махал нам и стоял так, опираясь на стену, на подгибающихся ногах. А потом брел домой, с нетерпением
У Эбби дрожали колени, она повисла на мне, и я вспомнил Расса.
Перед нами раскинулась поросшая травой лужайка, слева громоздился лодочный сарай с верандой и душевой. Электричество было отключено, но я нашел свечку, обыскал веранду и нашел большую кастрюлю и пропановую горелку. Я вскипятил воду, бросил крабов в кипяток и застелил стол старой газетой, а Эбби обнаружила в кладовке две бутылки лимонада. Я сварил крабов, высыпал их на газету, и мы набросились на еду. Я рассматривал быстро растущую груду панцирей на столе, а Эбби дочиста обсасывала крабью ножку.
Потом я начал прибираться, а Эбби пошла в душ. Душевая была новой и относительно чистой, рассчитанной на несколько человек — шесть душей и сточное отверстие посередине. Я включил воду, и она, к моему удивлению, оказалась теплой. Эбби села, взяла мыло и похлопала по полу рядом с собой.
Я понюхал рубашку.
— Все так плохо?
— Ты себе даже не представляешь.
Мы не вылезали из душа, пока вода не остыла, а мыло не закончилось.
Большую часть лодочного сарая занимало просторное помещение с высоким потолком, очагом в центре и лосиной головой на стене. Я принес с веранды несколько подушек и устроил нам ложе на полу, пока Эбби вытиралась. Я помог ей переодеться в сухую футболку, надел носки, а потом уложил жену в спальник. Она быстро заснула, так что я выстирал нашу одежду и развесил ее на перилах для просушки. Я остался в чем мать родила. Усталость давила камнем, но спать не хотелось. Я сварил кофе и прихлебывал его в тишине, а Эбби тяжело дышала во сне рядом со мной. На бетонном полу было сыро и прохладно, поэтому я развел небольшой костер и задремал, глядя на мерцание углей.
Вскоре после полуночи по комнате потянуло сквозняком — угли вспыхнули, в воздух взметнулся язычок пламени. Я уставился в темноту. Позади меня тихонько открылась и закрылась дверь. Я услышал шага и приглушенный шепот, схватил пистолет, прижался к стене и прислушался.
Человек торопливо вошел в комнату. Он остановился рядом с Эбби и посмотрел на нее. Если она знала о его присутствии, то не подала и виду. Отблески огня отражались в его очках. Потом появился второй, он был выше и прихрамывал. Третий, широкоплечий и коренастый, смахивал на тролля. Те самые парни с реки.
Я покрепче сжал рукоятку револьвера, поддерживая оружие левой рукой.
Когда очкастый наклонился и потянул брезент, прикрывающий ноги Эбби, я вытянул руку с пистолетом и нажал на курок. Я его почти спустил, когда получил чем-то твердым в лоб над левым глазом. От удара я отлетел к стене, пуля вонзилась в потолок. Я грохнулся на спину, попытался встать, но не смог. Левым глазом я ничего не видел, правым почти не видел, и по лицу текло что-то теплое. Я пополз, но руки подгибались под тяжестью тела. Очкастый включил налобный фонарик и стал похож на шахтера. Он отбросил брезент, а хромой принялся расстегивать спальник. Потом он выпрямился и пронзительно расхохотался. В свете двух фонариков и очага я увидел четвертого — он стоял надо мной и только что врезал мне рукояткой моего собственного пистолета. Тут же я получил увесистый пинок под ребра. «Шахтер» сказал:
— Глядите, что у нас тут.
Эбби лежала с открытыми глазами, но не двигалась и не сопротивлялась. Я попытался вздохнуть, но не смог. «Шахтер» пристроился на коленях у нее между ног, а «тролль»
— Бафорт, она лысая как коленка. Ни волосинки.
«Шахтер» возился с пряжкой пояса. Он засмеялся.
— Волосы ей не понадобятся.
Хромой схватил Эбби за ворот и разорвал футболку до пояса. Все трое шарахнулись и уставились на ее бледную, плоскую грудь. Фонарик «шахтера» освещал Эбби, точно на сцене.
— Черт возьми…
Хромой ткнул приятеля в плечо.
— И сисек у нее тоже нет. Она такая же плоская, как ты, Баф.
Их смех эхом отразился от потолка. «Тролль» наклонял голову то влево, то вправо, как собака.
— Ну и дрянь же…
Вместо троих я видел шестерых. По комнате снова пронесся ветерок и раздул огонь, так что почти вся комната осветилась. Я бросился на того, кто стоял надо мной, схватился за пистолет и услышал щелчок предохранителя. Я потянул, заставив его инстинктивно спустить курок. Из ствола вырвался полуметровый язык пламени, заряд картечи срикошетил от бетонного пола. Я повернулся к Эбби, снова получил в глаз рукояткой, рухнул плашмя и услышал, как он перезаряжает. В глазах у меня потемнело, потом возникла расплывчатая картинка, и снова воцарился мрак. Четвертый оседлал меня, направив пистолет в лицо. Огонь отражался в его белках.
«Шахтер» тем временем ощупывал Эбби. Хромой наклонился к ней, прищурился и положил руку на плечо «тролля».
— Верл… она нездорова.
— Чего?
— Посмотри. Она как мертвая.
«Шахтер» поправил фонарик и спустил шорты.
— Ничего, мне хватит.
Краем глаза я заметил, как мелькнуло что-то красно-синее, и услышал нечто вроде шагов человека, обутого в шлепанцы. Еще секунда, и голова парня с пистолетом откинулась назад. Он охнул и упал поперек меня, вдавив мое лицо в пол.
Надо мной стоял некто в красно-синих гавайских шортах и шлепанцах с зазубренным куском доски в руках. Хромой вскочил и тут же получил прямой удар в лицо концом дубины. Обломки зубов разлетелись по всей комнате. Откуда-то появилась маленькая, мохнатая, рычащая тварь. Она взметнулась в прыжке, скрежетнув когтями по бетону, вцепилась «шахтеру» в задницу и повисла. Он как раз спустил шорты. Нижнего белья этот тип не носил. «Тролль» ухватил человека в гавайских шортах за шею, но от сильного толчка отлетел через всю комнату туда, где лежал я. Он врезался в стену, и я ударил его по голове рукояткой револьвера. Он застонал, и я ударил его снова, и в третий раз, когда «тролль» приподнялся. Он лежал на земле и стонал, но не двигался. Я пополз к Эбби. Фонарик «шахтера» отчасти слепил противника, зато не мешал мохнатой твари, которая висела у него на заднице. По-прежнему в спущенных шортах, он запрыгал, пытаясь стряхнуть демона, атаковавшего его с тыла, поскользнулся и с размаху сел. Собака мгновенно разжала зубы, но, как только «шахтер» поднялся, прыгнула снова и крепко вцепилась ему в пах. «Шахтер» оглушительно завизжал.
Каким-то чудом ему удалось добраться до двери. Он спрыгнул с веранды, споткнулся и покатился по лужайке к реке. Человек в гавайских шортах взглянул на меня, улыбнулся и зашагал туда, где виднелся свет фонаря и слышалось рычание. Левым глазом я ничего не видел, мир кружился слишком быстро, и его уже начал окутывать мрак. Я подполз к Эбби, борясь с тошнотой, лег поперек нее и почувствовал, как поднимается и опускается ее живот. Я заставил себя открыть глаза, но знал, что долго это не продлится. Я ползком вернулся за пистолетом, перезарядил и снова направился к Эбби. Я прислонил ее к стене, а сам опустился на колено — так, чтобы оказаться между ней и лежащими в комнате телами. «Тролль» стонал, но его нос был буквально размазан по лицу, поэтому вряд ли он хотел продолжения. Хромой слабо подергивался.