Там, где кружат аспиды
Шрифт:
— Но батюшка…
— Молчи, дочь неблагодарная! Не знаешь, сколько слёз пролила, сколько ночей не спала, Догоду своего зовя! Мать извелась, на муки твои глядя. Род свидетель, была бы у меня власть не только над единокровными моими, я бы память об этом душегубце у всех забрал, у каждого, кто милость богов Прави не ценит. У всех, кто смеет поганца этого вспоминать и брата его!
— Не держу я на него зла, и ты прости! — успела выкрикнуть Леля, пока отец набирал воздуха в могучую грудь. — Что было, то прошло, батюшка!
—
— Не прав ты, отец! Род велик и благ, он пощадил бы того, кто по незнанию ошибся! Простил бы каждого, кто к милости его обратился! — Лёля чувствовала, как внутри собирается шарик гнева, и это было новое, незнакомое ей чувство.
Сварог яростно обернулся, но теперь Лёля не боялась. Что отец ей сделает? И её проклянёт? Из Прави выгонит? Она сжала кулаки и уставилась отцу в глаза, светлые и прозрачные, как воды озера.
— Неужели не хотелось бы тебе с другом своим старым повидаться? Со Стрибогом вновь поговорить? Вспомни, отец, ведь почти братьями вы были, по силе никто с вами равняться не мог! Не найти другого такого друга, тебе равного.
Распрямились широкие мускулистые плечи Сварога, будто горы ходуном заходили. Видно было, что задели слова Лёли что-то в душе прославленного Бога-кузнеца, да только отвернулся он, не дав ей себе в лицо заглянуть.
— Эй там, за дверью! Ростислав! Добронег! — наконец звучно крикнул он в установившейся тишине. В ответ на зов в горницу господина вбежали два прислужника — парни молодые, умершие, когда корабль их ко дну пошёл, но ценой жизни своей другие жизни спасшие. — Уведите её в светлицу да заприте на замок! Успокоиться мне нужно и с бабкой твоей болтливой потолковать. — Сварог выдохнул и снова шумно втянул воздух. Будто кузнечные меха ходили под его рубахой, крепкие мышцы спины обтягивающей. — А позже я к тебе зайду. Не понимаешь ты ещё, что не всё помнить нужно, в забвении жить покойнее. Помни своего Догоду, покуда можешь, покуда не излечу я тебя снова от хвори твоей безрассудной.
— Не надо, батюшка! — Лёля рванулась, пытаясь вырвать локоть из осторожного, но крепкого хвата Добронега. — Не надо! Оставь мне хоть эти воспоминания о рассказе нянюшкином!
— Пошли, Лёля, не зли батюшку, видишь, не в духе он, — шепнул ей на ухо Добронег, потихоньку двигаясь к выходу.
— Коль увидеться нельзя, дозволь я молиться буду о Догоде и Похвисте! Пусть хоть так прощения у них испрошу!
— Негоже время своё на богов недостойных тратить… Скоро всё будет как прежде, дочь моя, дай только сил набраться. — Сварог тяжело дышал, будто бы пытаясь успокоить себя.
Лёля
— Батюшка, прошу… Не надо, не хочу забывать… Похвист, Догода… Не виноваты они ни в чём…
Но дверь горницы отца захлопнулась, и мольбы Лёли слушать было уже некому.
Глава 3
День прошёл, как Лёля взаперти сидела. Удивительно, но не дозволил ей батюшка даже на молитву выйти, невиданное дело. Осерчал, видно, знатно. И Нянюшку видно не было. Лёля не отходила от окна, сидела на мягкой бархатистой подушечке, положенной на деревянную лавку, и с завистью смотрела на озеро, на качающиеся под ветром камыши высокие, на птиц домашних, по двору разгуливающих. Она с радостью сейчас местом обменялась бы и с уткой толстой, лишь бы воздуха, запахом травы и свежести сдобренного, вдохнуть.
Вот почему так? Хочешь дело правое сделать, а не дают? Матушка вчера в Лёлину светлицу приходила, но сказала лишь, что отца слушать надобно. Коли считает он, что знать про Догоду и Похвиста ей не нужно, так тому и быть. А когда Лёля про жизнь свою в Нави спросила, обняла её Лада крепко, да промолчала.
Выспавшись и от переживаний дня вчерашнего отдохнув, Лёля проснулась уже с меньшей уверенностью, что сможет отыскать Догоду. Во-первых, не уйти ей из Прави, если Сварог-батюшка на то не благословит. Во-вторых, что сказать Догоде при встрече? Не мальчик он боле, каким она накануне его представляла. Сейчас он парень молодой одних с ней лет. Крепкий, наверное, мускулистый. А быть может, наоборот, тонкий, высокий, стройный. Как такого другом детства назвать, юношу чужого, незнакомого? Вдруг и для него она незнакомка такая же, вдруг дела ему нет до её извинений?
И всё равно, не хотела Лёля забывать историю, что няня ей поведала. Знание это будто бы живее её делало, пусть и тёмными, но красками жизнь однообразную расцвечивало. А батюшка хотел забрать у неё всё! Девицей легкомысленной, бед не знающей сделать! И не вразумить его никак! Сварог — упрямец, но и Лёля от отца не отставала.
— Да поди ж ты, Ростислав! Нас сюда Лада Великая прислала, Лёльку покормить! Пускай немедля в комнату! — раздался за запертой дверью звонкий девичий приказ. — А коль словам моим не веришь, иди сам у матушки и спрашивай! — Мужской голос обиженно пробурчал что-то невразумительное. — Веришь теперь? Вот то-то же!
В замке металлически лязгнул ключ, дверь в комнату чуть приоткрылась, сдерживаемая сильной рукой её охранника, но и этого хватило, чтобы, как угорьки юркие, в проём скользнули Плеяна и Благослава с широкими подносами в руках. В комнату ворвался запах свободы — сушёных трав из коридора, землицы свежей с улицы, чего-то душистого и ароматного с подносов подруг. Лёля сама не заметила, как с надеждой вскочила с лавки. Неужто батюшка сжалился, помиловал её?
— Вот, Лёля, от матушки тебе послание — пирожок вкусный, румяный, с курятиной, — Плеяна оборвала Лёлины надежды на милость отца, торжественно поставив на стол деревянный поднос и сняв с него белую салфетку с вязанным кружевом по краям.