Там, где лес не растет
Шрифт:
Торон лежал на полсти, тяжело дыша и почти не открывая глаз. Коренга поставил перед ним миску с чистой водой из ручейка. Потом предложил сухарик, но Торон не взял.
Так они и сидели в неполной версте от изгнавшего их Ирезея. Когда солнце начало клониться к закату, ветер донёс через озеро мерный гул колокола.
– Вечерняя молитва скоро, – определила Эория.
– Короб будут поднимать! – спохватился Коренга. – Или не будут? Я не заметил, чтобы его тащили наверх!.. А ты заметила?
Эория покачала головой.
– Мало ли что мы могли прозевать, – сказала она. Потом предложила: –
По эту сторону озера возвышались такие же обрывистые холмы, как и те, к которым лепились домики Ирезея. Коренга праздно задумался о том, почему огнепоклонники выбрали для поселения именно тот берег. Быть может, кто-то разведал самородный огонь, вспыхивавший на месте, где у них теперь было святилище, и племя снялось с прежнего места, следуя за благой вестью Огненной веры? Или всё произошло совершено иначе?.. Жаль, не спросишь теперь…
«Я и Зелхата как следует не расспросил, – в который раз посетовал про себя молодой венн. – И с Эврихом не посоветовался… А теперь на ирезейские короба разве издали посмотрю. Я даже книгу Кимнота с собой возить-то возил, а прочесть не прочёл! Да что ж я за такое беспрочее?..»
Торон, оставшийся лежать у подножия высокого склона, казался сверху совсем маленьким и беззащитным. «Я только послежу, как поднимается короб, и сразу вернусь! – мысленно пообещал ему Коренга. – Я тебя не брошу!..»
Торон не откликнулся.
У Эории скрипели под сапожками камни. Она обошла безжизненную вершину холма, долго смотрела из-под руки на запад, потом отвернулась к горам.
– Не видно моря? – спросил Коренга.
Он хорошо понимал, как неприютно чувствовала себя сегванка. Ему самому очень не по себе было в этих каменистых предгорьях. Уже потому, что здесь совсем не рос лес, не было даже чахлого стланика вроде того, что так славно выручил их в дюнах, а значит, Кокориному сыну следовало опасаться всяческих бед.
– Море будет видно, когда мы повыше в горы поднимемся, – пообещал он Эории.
Воительница кивнула и, усевшись, вытащила серый клубок. По обычаю своих прабабок она не признавала спиц, только крючок, зато действовала им с завидной сноровкой. Коренга даже не особенно удивился, заметив у неё в руках порядочный угол вязаного полотна. Его вновь посетила мысль о некоем сроке, который сегванка положила себе и намеревалась обязательно соблюсти, он принялся гадать, что за вещь она мыслила столь необычным способом связать, не носки же, – но не успел, потому что Эория сказала:
– Моя карта не простирается дальше Ирезея, венн. Я не знаю, куда выведет нас это озеро. Восточнее просто нарисованы горы, но вот как мы найдём путь между ними, чтобы не упереться в отвесные кручи или ледник?..
«Будь у нас короб, позволяющий обозреть страну на несколько дней пути… Или Торон выучился летать…»
Ох, если бы да кабы!.. Про Торона сейчас лучше было вовсе не думать. В руке немедленно забилась тошнотворная боль, отозвавшаяся холодным потом и сумраком перед глазами.
– Я думал вызнать дорогу у ирезейцев… – пробормотал Коренга.
Эория с сомнением пожала плечами.
– Они могут сами не знать горных долин. Людям свойственно как следует разведывать лишь те места, которые
Коренга хотел возразить, что местные жители где-то же добывали свой горелый камень и возили его через всю страну продавать, – но в это время колокол на том берегу ударил в последний раз, с какой-то особой торжественностью, и Эория вскочила на ноги:
– Короб поднимается!
Как же хотелось Коренге встать во весь рост подобно ловкой сегванке, чтобы уж точно не пропустить ни единой малости, надлежавшей до летучего короба ирезейцев!.. Эория точно услышала: обернулась, подхватила его под мышки и посадила на обломок скалы высотой до плеча ей, стоящей. Коренга даже не смутился такой помощью девушки, вернее, смутился, но лишь на мгновение, чтобы тотчас забыть. На том берегу из-за скал показалась упряжка лошадей, пущенных скакать против ветра. Короба, стоявшего на земле, по-прежнему не было видно, но лошади мчались, и вот над каменным гребнем взошло ярко-алое, подсвеченное низким солнцем шёлковое крыло.
Коренга различил человека, спускавшегося в развилку канатов. Если бы Кокориному сыну сейчас предложили поменяться с молодым нарлаком местами, причём за это у него, скажем, отсохла бы ещё и рука, он согласился бы без раздумий. Премудрый Зелхат мог говорить что угодно об истинном искусстве полёта, до которого не дошли ирезейцы. В том ли беда?.. Парень, обхвативший ногами прочный волосяной канат, со своей высоты наверняка видел море, по которому так тосковала Эория. А может, даже и корабли в нём! Он досягал и постигал всё: далеко ли простиралось озеро и какие были у него берега, он мог сделать начертание всего, что открывалось ему оттуда, из поднебесья… А ещё он мог…
– Куда полез, дурень!.. – вырвалось у Эории. Она никогда не забавлялась с летучими игрушками, зато понимала толк в парусах. Ей было ведомо, как сообразовываться с силой ветра, растягивая рвущийся из рук парус «косатки», и вдоль какого борта должны сидеть люди, чтобы выжать из корабля всю возможную скорость, но удержать его от опасного крена. Она бросила вязание и силой ударила кулаком по ладони:
– Стой, бестолочь, завалится же!..
Короб между тем успел подняться на высоту никак не меньше ста пятидесяти саженей – и остановился там, раздумав подниматься дальше. Сила шёлковых крыльев уравновесилась тяжестью живого груза. Достигнутое не удовлетворило молодого нарлака. Его короб был способен на большее, и он хотел должным образом послужить Старейшему из огней. По уму, короб надо было бы спустить обратно на землю, переставить поперечины в упорах, добавляя натяжение шёлка, и повторить полёт… Отчаянный парень спускаться не захотел. Пусть все видят, насколько ловко он управляется с коробом. Как с норовистой лошадкой, послушной только ему!..