Там, где нас нет

Успенский Михаил Глебович

— Зря ты в Демона не попал, — попенял побратиму Жихарь. — У него крылья знаешь какие большие и плотные? Шли бы сейчас сухие…

— Я попал, — оправдывался Принц. — Но ведь высоко…

Шагали, пока могли, шагали и сверх того — так хотелось подальше уйти от проклятого места. Но наконец и Китоврас начал припадать на передние ноги.

Было еще не поздно, но совсем темно. Будимир с грехом пополам подсвечивал — ему, мокрому, тоже приходилось несладко.

Кое-как нашли в лесу местечко, где ветви наверху сходились поплотнее, кое-как набрали хвороста и, если бы не Красный Петух, нипочем бы не развели костра. Наломали еловых лап, остатки вина выпоили царю. Все трое сбились возле

горячей птицы, накрывшись Принцевым плащом, а царский отдали Китоврасу — он привык спать только стоя.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

На карте этот остров не обозначен — настоящие места никогда не отмечаются на картах.

Герман Мелвилл

Больше всего на свете адамычи гордились древностью своего рода, хотя, если разобраться, от Адама ведь и мы с вами произошли.

Жили они в Нестьграде с незапамятных времен, но сами эти времена очень даже хорошо помнили. Пришли они сюда, в частые леса, из-за непроходимых Зимних Гор и не по доброй воле, а по причине потопа.

Вот некоторые говорят, что радуга на небе появилась только после того, как воды схлынули. Да это неправда. Радуга и тогда была, но располагалась она совсем не в небе, а даже наоборот: плавала в Соленом Море наподобие длинного-длинного полотенца.

А на дне Соленого Моря, как известно, пробита большая дыра, чтобы лишняя вода сквозь нее стекала. Вокруг дыры постоянно держится бурный водоворот, и умные корабельщики его оплывают подальше, не считаясь со временем, а глупые и торопливые сами виноваты. И вот радуга плавала-плавала веками до тех пор, пока не затащило ее в страшный водоворот. Этому делу, конечно, способствовал Мироед. Он прикинул, что насухую ему мир нипочем не проглотить, вот Мироед и решил маленько замочить его.

Радуга была большая и заткнула дыру. Вытекать воде стало некуда. Сперва затопило побережье и долины рек, но на помощь пришел огромных размеров бык по имени Бугай. Он совершенно безвозмездно предложил племени переехать на нем в безопасные места. Племя вместе с пожитками и старыми идолами погрузилось на спину быка и поехало. Вода настигала, и в отдельных местах приходилось даже всем залезать на рога и отсиживаться там.

С едой заботы не было — Бугай такой большой, что от него мясо целыми кусками можно отрезать, и не почувствует. И топливо было — те же старые идолы.

Наконец вода загнала быка на самую высокую вершину Зимних Гор, где солнце было куда краснее, а небо куда синее, чем внизу. Пришлось померзнуть, но это, говорят, лучше, чем захлебнуться.

Тем временем наверху сообразили наконец-то, что на земле творится неладное.

Как устроена земля, уже никто толком не помнил, да и обленились высшие силы безмерно.

На счастье, Морской Водяник хватился своего любимого водоворота, поплыл проверить и убедился, что дырка-то заткнута. Донырнуть туда даже он не смог, только голову зря сплющил страшным водяным давлением. Но и сплюснутой головой додумался — мозги к тому времени еще не совсем засолились. Он уговорил Рыбу Камбалу достать затычку, наврав, что Радуга очень вкусная.

Одураченная Камбала нырнула как следует, ухватила Радугу зубами, никакого вкуса не почувствовала. В свободную дырку ее чуть саму не уволокло, еле убереглась.

Радугу вывесили просушиться на небо, да там и забыли. А культяпый Мироед снова стал от злости грызть пальцы.

Вслед за водами спустился с Зимних Гор и бык Бугай со всем своим населением. Адамычи у него на спине решили не возвращаться в старые места — вдруг поновее имеются? Бугай шел, проваливаясь по самое брюхо в ил и грязь, а наездникам его и тут не

нравилось, и там казалось непригоже. Отощавший бык терпел-терпел, да и лег там, где остановился.

Пришлось адамычам слезать и обживаться. Потоп длился месяца два, так что работать руками они не разучились, осели на новом месте быстро и удачно. А за великую услугу решили наградить быка Бугая, принеся ему в жертву самое дорогое, что только было. Добра они к тому времени еще не накопили, людей терять тоже не хотелось — их ведь и так осталось всего ничего. Вот и вышло, что самое дорогое — это как раз Бугай и есть.

Из мяса его нарезали себе быков и коровок помельче, кости истолкли в муку — скотине же на подкормку, а шкуру напластали тонкими полосами, связали их воедино и получившимся ремнем опоясали обретенную землю. Никакая враждебная сила не могла переступить через ременную границу — Бугай и по смерти охранял своих подопечных от всякой напасти. Себя тут же поименовали адамычами, а возведенный город — Нестьградом, в знак того, что нет на земле града, подобного ему.

Плодились адамычи быстро, а ременные межи оставались прежними. Самые смелые сбивались в ватаги, уходили из Нестьграда искать себе иные угодья и так потихоньку снова заселили весь обезлюдевший было мир. Стало быть, всякий пришелец приходился им родственником. Его и встречали, как родного.

Никакой стражи адамычи не выставляли и твердо верили, что тот, кто беспрепятственно перешел границу, вреда им не принесет. Жихарь и его спутники, появившись на рубеже, шатались из стороны в сторону и несли околесицу по случаю пребывания в жестокой лихорадке. Принц Яр-Тур утверждал, что ему суждено получить смертельную рану от родного племянника, а какой у него мог быть племянник? Царь Соломон рассказывал самые забавные истории про свое правление, но никто не смеялся. Жихарь, разумеется, выбалтывал все сокровенные тайны своего поручения, полученного от Беломора, — первые слушатели оказались, по счастью, недалеки и простодушны. Одного Китовраса лихорадка не брала, да ведь и его можно было понять, только внимательно вслушиваясь и крепко задумавшись.

Адамычи бросились обихаживать и жалеть пришельцев, поить отварами и отмывать от грязи и ржавчины. Пришельцы не обращали на заботы никакого внимания. С таким же успехом их могли грабить и резать. Но за ременной границей хворобам воли не было, поэтому на третий день все пришли в себя.

Хозяева, как и положено учтивым людям с такой древней родословной, ни о чем не спрашивали и не дознавались. Странники отъедались и отсыпались молчком.

Китоврас, насытившись за столом, шел в конюшню, чтобы набить овсом конский желудок. Мало-помалу он начал рассказывать конюхам о лошадиных болезнях и о том, как их лечить, ведь сама-то лошадь только плакать будет и вздыхать, а объяснить ничего и не может. Будимир, едва обсохнув, сразу же подался по курятникам — учить уму-разуму петухов и ухаживать за курами. К царю Соломону воротился утраченный было по дороге живот. Принц и Жихарь после еды выходили во двор княжеского терема — поселили-то их не где попало, а у самого князя Микромира — и там упражнялись, перебрасывая друг дружке здоровенное бревно.

«Не обманете, я ученый, — думал Жихарь. — Это все мне только кажется. Не бывает на свете никаких адамычей, есть одни умруны из Костяного Леса. И кормят небось какой-нибудь пакостью, и князь Микромир — скелетина, и дочка его никаких таких прелестей в теле не имеет, глаза мне отводит…»

Временами ему казалось, что он все еще в Бессудной Яме.

Сомнения его разделял и царь Соломон.

— Это невозможно, чтобы так все было хорошо, — говорил он. — Это нас самих нашими же мечтами и морочат…