Там, где нас нет

Успенский Михаил Глебович

— Обожди, — засопел Жихарь. — Обожди прощаться…

Каменная равнина была все ближе. Будимир наверху что-то колдовал, кричал по-своему. Жихарь тоже попытался было вспомнить Медленное Слово, но ведь сам же дал опрометчивую клятву…

И он вспомнил Слово — сразу же, как пришел в себя. Спину страшно ломило..

Богатырь открыл глаза.

Принц Яр-Тур сидел на камнях, держа в руках жалкого, почерневшего петуха.

Жихарь пощупал, на месте ли ложка. Он был уверен, что как раз ложка и спасла — все-таки ваджра!

— А

где этот?

Принц мотнул головой в сторону. Жихарь поглядел и увидел кучу перьев, из которой торчала голова с выпученными глазами. Рядом дотлевала юрта.

— Летаешь хорошо, а сесть не умеешь! — поучающе сказал богатырь Демону.

Демон не ответил — то ли презирал, то ли от удара лишился и без того невеликого разума.

— И возразить нечего, — подытожил Жихарь и попробовал подняться на ноги.

Вышло кое-как, но кости, кажется, были целы. Жихарь осмотрелся. Повсюду было одно и то же — каменные наплывы и черные стволы кривых деревьев. Небо затянула туманная дымка, отчего солнце стало ровным кругом.

— Здесь нет ни еды, ни питья, — хрипло сказал Принц. — Сэр Будимир, наш спаситель, совсем плох. Он холодеет, и, если мы не найдем воды…

— Давно за мной должок, — согласился Жихарь, подошел к побратиму и принял у него петуха. Будимир стал какой-то невесомый. Жихарь достал из кармана хитрый нож.

— Как можно, брат, — простонал Принц, пробуя встать. — Зарезать того, кому мы обязаны жизнью, и не раз…

— Я же сказал, должок за мной, — ответил богатырь и полоснул себя по руке.

Брызнувшую струйку он направил петуху в бессильно разинутый клюв. Ладонью услышал — глотает. Сердце у Будимира вдруг забилось сильно, как человеческое. И развеялась дымка над головой, и на солнце стало нельзя смотреть. — Я давно догадался, — сказал Жихарь и кивнул на светило. — В петухе нашем помещается сам Ярило. То есть воплощается. Сдохнет Будимир — и наступит вечная ночь.

Принц подполз к ним на коленях и запел старые, старые, позабытые священные слова гимна: «Солнце взошло, солнце взошло, и я говорю — все хорошо!» Гимн этот, по слухам, сочинила знаменитая Лилипутская Четверка.

Помогли и кровь, и молитва. Петух вырвался из Жихаревых рук, выбрал камень повыше, взлетел и радостно заорал.

— Перевяжи, брат, — попросил Жихарь. Яр-Тур перемотал ему руку обрывком ткани, перетянул для верности ремнем, потом встал и пошел к другому раненому.

— Сам оклемается, — проворчал богатырь, но тоже встал и направился к Демону. Интересно же было, где у Демона что осталось после такого падения.

Печальный дух изгнания приходил в себя: бельма с глаз сползли и красные зрачки злобно уставились на сердобольного Принца.

— Все кости переломаны, — вздохнул Яр-тур.

— Как же ты не знаешь? — изумился Жихарь. — Ты, брат, видно, за девками бегал, пока друиды твои дело говорили. Ведь у Демона, как всем известно, костей вовсе нет, одни уши костяные, потому что настоящие у него

отрезал на память Дыр-Танан, а как бы даже не сам Ваня Золотарев.

— Как же он без костей может двигаться и тем более летать?

— Устройство такое: он от презрения наливается кровью и становится твердым…

— Вот как, — сказал Принц и с отвращением отбросил гибкую, как змея, руку.

— Значит, сэр Демон, в сущности…

— Вот именно! Только неизвестно чей… Оба расхохотались, отчего поверженный совсем скукожился.

— Однако же не дело бросать его тут на верную погибель, — заметил Принц.

— Верно, прикончить надо…

— Я имел в виду совсем другое. Для воина дело чести — оказать помощь побежденному противнику.

— Ну, мы его, скажем так, не побеждали — пострадал от собственной глупости и злобы.

— Что же с ним делать?

— Ему, чтобы подняться и взлететь, надо кого-нибудь сильно запрезирать, — объяснил Жихарь. — А мы для этого дела не годимся — вон мы по сравнению с ним какие бравые!

Богатырь выпятил грудь и охнул от боли.

— Ой-ой-ой! — закричал он. — Бедные мы, горемычные! Коней у нас нет, одеты во что попало, люди увидят — станут смеяться, а мы и наказать насмешников не сможем: ни оружия нет, ни доспехов! Помирать нам тут горькой смертью! А голубчик наш расправит крылышки соколиные и полетит в высокие небеса! А мы поплетемся, маленькие и жалкие, по убогой земле, по каменной стране!

Принц даже испугался:

— Да что это с вами, сэр Джихар? Разве пристало бойцу такое малодушное отчаяние?

— Помалкивай! — шепнул Жихарь. — Это ведь я так его врачую! — И продолжал:

— Увы, увы нам, бессчастным, бесталанным! Увы сиротам убогим! Нас ведь всякий норовит обидеть, а мы утрем только сопельки да поплачем тихонечко в уголку! Ничего-то мы толком не умеем, грамоте не знаем, ни которому ремеслу не обучены! Помрем скоренько — никто слова доброго не молвит, песенки печальной не сложит!

Такое нарочитое самоуничижение возымело желаемое действие: глаза Демона загорелись самодовольным блеском, спина оторвалась от камня, он начал подниматься всем телом, словно ветка, стряхнувшая снег.

— Вот видишь! — восхитился Жихарь. — А ты говорил!

Хотя ничего Яр-Тур не говорил.

Между тем Демон возвысился надо всем окружающим, поглядел на побратима сверху и скривил губы в гримасе такого нечеловеческого презрения, что Жихарь и впрямь почувствовал себя ничтожнейшей из тварей.

Демон торжествующе похлопал костяными ушами, взмахнул крылами и устремился ввысь, не забыв при это плюнуть в своего спасителя.

— Сэр, да вы скотина! — вскричал Принц Яр-Тур.

— Хрен с крыльями! — помог ему Жихарь. Но горделивый дух уже не слышал этих обидных слов: он поднимался все выше и выше, подпитываясь презрением не только к этим двум сиротам убогим, не только к их жалкой птичке, но и к земле, небу, воде и огню.