Там, где поют соловьи

Чумакова Елена

На пасху Степан караулил Ольгу на выходе из храма. Увидев его, девушка замешкалась, заговорила со знакомой, давая братьям уйти вперед, потом подошла к терпеливо ожидавшему ее Степану.

– Христос воскрес, Степан Фролович! Здоровы ли будете?

– Воистину воскресе! Здоров, Оленька, здоров, чего и тебе желаю. Прогуляться не хочешь? Разговор есть.

– Отчего не прогуляться? Погода вон какая – тепло, солнечно.

– Хочу тебе, Оленька, дом свой новый показать.

За разговорами не заметили, как дошли. Девушка оглядела дом, смело поднялась на высокое крыльцо, вошла. Степан наблюдал за выражением ее лица, за тем, как осторожно, словно кошка, обошла она

комнаты, заглядывая во все углы, как по-женски аккуратно убрала стружки с лавки, сунула в печку.

– А что, Оленька, войдешь хозяйкой в мой дом? – спросил Степан, как бы шутя.

Девушка оглянулась, посмотрела внимательно ему в глаза.

– Это вы кому сейчас сказали, Степан Фролович, Стеше или мне, ее дочери?

Степан призадумался.

– Раньше да, хотел сказать Стеше. Но ее не вернуть. А теперь говорю тебе, Олюшка. Хочу, чтобы ты стала мне женой. Вот он я перед тобой, какой есть. Решай.

Ольга прошлась по горнице, встала перед ним, улыбнулась задорно:

– Войду!

Глава 7. Кто ищет, тот найдет

Февраль 1910 года, Уфа – Бирск

В вагоне второго класса было прохладно. Поезд уносил Агату все дальше в бесконечные заснеженные леса. Она притулилась у окна, кутаясь в шерстяную кофту, а за окном мелькали верстовые столбы, отсчитывая расстояние между ней и Лео. Позади осталась Москва, показавшаяся ей скучной после Петербурга. Впрочем, город Агата почти не видела, ей было совсем не до прогулок, так и просидела в номере дешевой гостиницы два дня в ожидании поезда в Уфу. Чем дальше уезжала она от Петербурга, тем яснее виделась ей ситуация. В памяти всплывали события последних месяцев.

Вот она на палубе корабля, прогуливается туда-сюда мимо приглянувшегося ей молодого человека, старается привлечь его внимание. Просто так, чтобы развлечь себя в долгом путешествии. Ведь это не он, а она была инициатором знакомства.

Вот ищет повод, чтобы вместе с новым другом отправиться в Петербург, вместо того, чтобы ехать в Бирск, как планировала. Отправляясь в Россию, она собиралась вернуться в Омаха уже осенью, и деньги на обратную дорогу были отложены. Те самые, которые она позже так неосмотрительно растранжирила в Петербурге.

Вот подталкивает Лео к мысли, что можно снять прекрасную квартиру на двоих, и без долгих уговоров соглашается поселиться с ним вместе. Разве она не понимала, к чему это приведет? Что уж хитрить с самой собой? Не он был охотником в этой ситуации, а она. Ей не приходило в голову, что у него в Америке была какая-то своя жизнь, возможно, свои обязательства. Она думала только о своих планах, о собственных чувствах и желаниях. Если разобраться, то так ли уж виноват Лео перед ней? И виноват ли вообще? Или она поплатилась за собственную самонадеянность, за свой эгоизм?

То, как уверенно и успешно она начала свою самостоятельную жизнь в Омаха, вскружило ей голову. Она уверовала, что и дальше все будет даваться ей так же легко. Достаточно приложить усилия, и цель будет достигнута! И некому было предостеречь ее, что другой человек не может быть целью. Агата представила себя на месте Лео и ужаснулась. Как могла она вести себя так эгоистично? И тут же сознание подсовывало ей оправдательную мысль, что ни к чему ей брать всю вину на себя. Ее друг старше, опытней, наверное, он понимал, что с ней происходит. Он должен был сразу предупредить об американской невесте. А может, она ошибается, и инициатива была вовсе не в ее руках? Так кто виноват, что вся прекрасная история их любви закончилась печально? Он? Она? Оба?

А бессчетные

верстовые столбы уносились прочь, отмеряя расстояния. За окном смеркалось. Колеса поезда пели свою колыбельную…

Ночью Агате приснился странный сон.

Большой доходный дом. Где-то в нем она сняла комнату, но забыла, где именно. Внутри дома множество лестниц и запутанных коридоров. Вокруг снуют люди, но никто не останавливается, чтобы ей помочь. Она находит нужную лестницу, но подняться по ней не может – ступени прогибаются, словно картонные. Мимо нее по этой самой лестнице люди поднимаются и спускаются, но стоит ей попытаться встать на ступеньку, как под ногами опять ощущается ненадежный картон. Наконец, взобравшись кое-как на самый верхний этаж, Агата находит нужную дверь, распахивает ее… и оказывается в комнате без потолка. Над головой у нее темное небо, с которого сыпется снежок, а по углам гуляет ветер, наметая сугробы.

В растерянности Агата просыпается. Сон помнится так явственно, во всех деталях. Что это было? Пустая игра воображения или предупреждение? Но о чём? Она пошла неверной дорогой? Или идет не к той цели? Как понять? Может быть, прав мистер Эванз, напрасная это затея – раскапывать старые тайны?..

А в памяти вновь всплывает залитая солнцем палуба корабля, теплый ветерок перебирает пряди волос, в искрящихся волнах мелькают блестящие спины дельфинов, лицо Лео так близко… Такого острого ощущения счастья, какое она испытывала в эти несколько месяцев, у нее никогда раньше не было. И, наверное, уже не будет… Ну и пусть обожглась, зато в ее жизни была любовь. Была да и ушла…

Все попутчики в вагоне спали. В ночи уплывали назад бесконечные синие снега. Холодный серп луны в сияющем ореоле, далекий, равнодушный… Колеса неутомимо отстукивали свой ритм: «Мы спешим, мы спешим, мы спешим…». Агата не заметила, как вновь заснула.

Она идет по узкому – в одну досочку – мосту. В темноте не разглядеть, что там внизу. Агата старается не вглядываться в эту темень. Что впереди, тоже не видно. Конец моста теряется во мраке. Белеет только длинная доска. Ей страшно, она хочет вернуться, но понимает, что не сможет это сделать – мост слишком узок для маневра. Остается только идти вперед. Темнота впереди светлеет и превращается в такой яркий свет, что она опять ничего не может рассмотреть…

Агата открыла глаза. За окном вагона светило солнце, прямо ей в лицо, мелькали одетые инеем березы. Ветви так и сияли на солнце, словно бриллиантовые. Все ночные сомнения, тревоги и печали растворились в этом ясном дне. Разве может случиться что-то плохое, когда вокруг такая красота?!

Попутчицами Агаты оказались приятная молодая дама с девочкой лет семи-восьми. Легко ли егозе в таком возрасте спокойно усидеть на месте? Ее матери приходилось придумывать все новые забавы, чтобы занять дочку. Агата исподволь наблюдала за ними. Казалось, женщине совсем не в тягость ни непоседливость дочки, ни теснота вагона. Агата вспомнила свое детство. Невозможно было представить, чтобы матушка вот так ее обнимала, играла с ней. Барбара была строга, требовательна, часто раздражительна, но Агата к этому привыкла, другого отношения не знала. Она рано научилась сама о себе заботиться, сама себя развлекать и, разбив коленку, бежала к отцу, а не к матери. Девочка знала по опыту, что от Барбары за неосторожность или, не дай Бог, порванный чулок может получить нагоняй. Другое дело Михал. У него всегда было ласковое слово для дочки, а то и леденец в кармане находился. Но посидеть в обнимку, посекретничать отец и дочь могли только зимними вечерами, и то, если Барбара была занята счетами.