Там, где престол сатаны. Том 1

Нежный Александр Иосифович

При упоминании о крысах Сергей Павлович вздрогнул.

Разыгравшимся воображением он только что был унесен в некий волшебный край, где по берегу чистой и тихой речки не спеша прогуливался крепкий старик с окладистой белой бородой и живыми темными глазами, Петр Иванович Боголюбов, его дед. По неясному Сергею Павловичу стечению обстоятельств рядом с дедом шла девушка, в которой он узнал Аню. Павел Петрович, понурившись, ступал следом и время от времени пытался что-то сообщить отцу о его внуке, но Аня, смеясь, качала головой и убеждала Петра Ивановича не во всем доверять словам Павла Петровича, бывающего иногда обидно несправедливым к собственному сыну. «Ты его любишь?» – строго спросил дед, и Аня, чуть помедлив, ответила ему, что может быть.

Со

счастливой улыбкой внимал Сергей Павлович их разговору.

Тем временем, широко раздвинув ручки, Павлик показывал Виктору Романовичу размер, до которого отъедаются в Кожевнических банях наглые твари.

– Это… с хвостом? – завороженно глядя в пространство, заключенное между детскими ладошками Павлика, спросил Сергей Павлович.

– Без хвоста! – победно отчеканил спасенный другом Макарцевым от алкоголизма маленький человечек.

– Я туда не пойду! – панически вскрикнул Сергей Павлович, живо представив огромную банную крысу и свое беззащитное перед ней голое тело.

Виктор Романович Макарцев ловко простучал по столу пальцами бодрый мотив.

– Послушай! – с лицом, озаренным внезапной и обещающей мыслью, обратился он к виновнику торжества. – У тебя, ты говорил, появился новый знакомый – гардеробщик в бане. Открой нам, где этот достойный человек и где эта баня?

Сергей Павлович звучно хлопнул себя по лбу. О чем мы говорим, коллеги! Есть в этом холодном городе теплое место, где нам будут искренне рады. Неподалеку от Третьяковки. Из метро через Ордынку, потом направо и за церковью в переулок налево.

– Кадашевские, – ласково уточнил Павлик. – Народ хвалит. Я вам пивка в баньку.

– Н-ну… быть может… и еще? – словно бы размышляя вслух, молвил Макарцев.

– Обязательно! – с горячим участием откликнулся милый маленький человек. – Я для вас приготовил, а вы свою принесли. У меня, ей-богу, не хуже. Вот увидите.

С одной стороны, хорошо и полезно для здоровья было выбраться, наконец, из прокуренной «Ямы» на свежий воздух, но с другой стороны, вряд ли могло быть что либо более мерзкое, чем снег с дождем, сырой ветер и ледяная жижа под ногами. Простонав, Сергей Павлович сообщил друзьям, что чувствует себя бездомным псом.

– Я бы завыл, если б на небе была луна.

Все четверо подняли вверх головы. Мрак с темно-багровым подсветом висел над Москвой, а из мрака валил мокрый снег и сеял мелкий дождь.

– Баня – вторая мать, – бодрясь, сказал Макарцев. – Обещаю нирвану и забвение климатических, бытовых и служебных гадостей. – Он выдвинулся к краю тротуара и поднял вверх руку, приманивая проезжающие мимо машины.

Их сообществу грозил, между тем, раскол. Доктор Мантейфель вдруг вспомнил о доме, где его ждут жена и дочь, которой он обещал контурные карты по истории. Сохранивший здравость мышления студиоз заметил, что карт нет, не было и не будет.

– А кому ты нужен без карт и косой.

Давид умолк в тяжком раздумье. А Макарцев уже призывно махал с переднего сидения ободранного «Жигуленка»:

– Поехали!

– Нет, – очнувшись, сипло, но твердо заявил Давид. – Нельзя идти в баню пьяным.

Великий психолог Виктор Романович Макарцев не стал стыдить его и убеждать, что пьяных среди них нет и что принятая ими доза вовсе не является непреодолимым препятствием на пути к вожделенной цели. Он также не обмолвился ни единым словом о том, что профессиональным медикам свойственно догматическое отношение к маленьким радостям кратковременной человеческой жизни, которое сплошь и рядом в конце концов оказывается ошибочным. Не рекомендуют ли, в частности, теперь просвещенные доктора страдающим атеросклерозом пациентам умеренное потребление алкоголя, еще вчера обладавшего устойчивой репутацией ядовитого зелья? Но ничего этого друг Макарцев не стал говорить сиротливо застывшему на тротуаре Давиду. Он крикнул ему, не выходя из машины, кратко, сильно и убедительно:

– Хороший еврей не бросает друзей!

Доктор Мантейфель вздохнул и покорился.

Позднее, вспоминая этот вечер, Сергей Павлович с немалым

трудом восстанавливал последовательность событий. Они прибыли в баню, что несомненно. Далее ему пришлось отправиться на поиски Зиновия Германовича. (Стыдно вспоминать, с каким невероятным усилием, потея и запинаясь, он преодолевал согласные, с которых начинались имя и отчество его соседа по недолгому пребыванию в «Ключах».) Он нашел Цимбаларя на втором этаже, в кабинете с табличкой «Директор», где одетый в белый халат Зиновий Германович укладывал на кушетку молча и злобно сопротивлявшегося ему человека в коричневой «тройке» и галстуке. Первым увидев Сергея Павловича, этот человек приподнялся и рыдающим голосом произнес: «Вы русский?!» Сергей Павлович, опешив, сказал, что он прежде всего пьяный, а уж потом, должно быть, русский. Однако обладатель «тройки» желал получить от него ответ, не вызывающий сомнений. «Вы русский или вы не русский?!» Но тут Цимбаларь обернулся и с умоляющим выражением замахал руками: «Сереженька, сию минуту! Подождите!» Затем все они оказались в предбаннике, причем сопровождавший их Зиновий Германович мощной рукой отстранил протянувшуюся за мздой руку банщика, внушительно сказав: «Мои гости». Далее под водительством Цимбаларя они несколько раз вынуждены были погрузиться в ледяную воду маленького, но довольно глубокого бассейна, и лишь после этого получили доступ в парилку.

Друг Макарцев – припоминал Сергей Павлович – и здесь явил себя великим искусником и знатоком. Едва войдя в жаркий полумрак, он заявил, что следует немедля проветрить, подмести, удалить посторонние запахи, для чего в печь надлежит бросить полтаза воды с добавленным в нее нашатырем, осадить пар, поддать, облагородить мятой и лишь затем всецело предаваться изысканнейшему из наслаждений. Сергей Павлович и доктор Мантейфель от общественных работ Макарцевым были отстранены, сам же он вместе со студиозом взялся за дело, приговаривая, что хорошая баня продлевает наши дни, тогда как плохая их укорачивает. Ибо что толку, друзья мои, бездарно преть в горячей и перенасыщенной влагой атмосфере? Так, между прочим, в силу, вероятно, национальных особенностей и традиций парятся татары в Астраханских банях, что неподалеку от станции метро «Проспект Мира». Жуткий душный влажный пар. Как из чайника. Накидают и ложатся на пол. Им, татарам, отозвался студиоз. Доктор Макарцев не дал ему продолжить известное присловье, сказав, что за этакую мерзость любое лицо татарской национальности вправе потребовать сатисфакции. Кроме того, у нас все нации равны. Именно это нравоучительно сказал вышедший из своей кабины водитель троллейбуса вдребезги пьяному гражданину Зараховичу, легшему под колеса и призвавшему раздавить его, потому что он – еврей.

Какие еще достопамятные события, разговоры и встречи состоялись в тот вечер в парилке, мыльной и предбаннике Кадашевских бань на закате сорок второго дня рождения Сергея Павловича Боголюбова? Стоит, без сомнения, отметить появление того самого человека в коричневой «тройке», которого Зиновий Германович старался уложить на кушетку. В своем костюме и галстуке он выглядел несколько странно среди совершенно голых людей, но не обращал на это никакого внимания.

– Славяне, где вы?! – прорыдал он с порога мыльной. Нестройный хор голосов отвечал ему, что в бане всякой твари по паре. С тем же вопросом он возник в парилке, отменно, надо сказать, приготовленной другом Макарцевым и счастливо сочетавшей мощный жар с умеренной сухостью благоухающего мятой воздуха.

– Здесь, – заржал с полк'a разомлевший студиоз. – Иди сюда, погрейся.

Напрасно Цимбаларь умолял своего подопечного незамедлительно выйти вон, особенно упирая на то, что в туфлях, костюме и галстуке не будет париться ни один настоящий русский человек.

– Илья Андреич! – взывал Цимбаларь. – Пойдемте!

Илья Андреич был, однако, непреклонен. Поднявшись по крутой лесенке наверх и едва не касаясь головой обшитого вагонкой потолка, он объявил, что, будучи директором этой бани, намеревается в ближайшем будущем ввести в ней новый порядок.