Там, где трава зеленее
Шрифт:
— И без мальчиков! — громко подхватил Женя. — Хочу кое-что рассказать тем из вас, кто еще меня любит…
— И кто еще жив… — Чья-то жена пыталась ровно пристроить сползающего супруга в низком кресле. — Женька, у тебя такие крепкие вина… я еле стою… пила только вино…
— Между прочим, специально присланное из Франции Жераром Депардье!
— Как он мне нравится… — неосмотрительно сказала я.
Женя, державший меня за руку, больно сжал мне ее, а я внезапно увидела чьи-то очень знакомые глаза. И огромная фигура, в полутьме похожая
— Это ОН? Твой… — тихо спросила я.
— Дура! — прошептал Женька и тихо засмеялся, обнимая меня. — Толик! Я думал, ты меня презираешь… не приедешь… уже отчаялся…
Женя, не отпуская моей руки, пошел к очень крупному человеку, с чьими глазами я столкнулась пять секунд назад.
— Толик, познакомься, эта женщина перевернула мое представление о…
— И мое тоже…
Я не поняла, как это произошло, но Толя Виноградов как-то просто взял меня из рук Жени.
— Ты позволишь мне потанцевать с девушкой?
— М-м-м… только пока я наливаю себе рюмку для тоста. Я хочу рассказать всем кое-что интересное.
— Здравствуйте, Лена, — сказал Толя Виноградов, держа меня за одну руку и наклоняясь к другой руке.
Единицы современных мужчин знают, что если уж целовать руку женщине, то не надо тащить эту руку для поцелуя наверх, к своему рту. Надо наклониться самому — так низко, как находится ее рука. Он наклонился неприлично низко и снизу посмотрел на меня:
— Я рад.
— Здравствуйте, Анатолий Михайлович. — Глупее не могло быть. Зачем я назвала его по отчеству, когда на работу решила не идти, а по возрасту он вряд ли был старше меня. Но не называть же мне его Толей…
Анатолий Виноградов стал кружить меня в медленном, но каком-то сложном танце, а я в очередной раз порадовалась, что пила одну «Черноголовку» «Золотой орех», страшно похожую на кола-колу, только лучше. Если бы я сегодня выпила хоть каплю… Я и так с трудом успевала за происходящим. Но все же решила начать разговор с Анатолием Виноградовым, чтобы преодолеть собственное смущение и легкое головокружение.
— Вы простите меня, у меня было тогда целых две причины, чтобы так неадекватно себя вести. Я была в… шоковом состоянии.
— Надеюсь, одной причиной был я? — спросил подошедший Женя и тоже приобнял меня за талию.
Нам пришлось остановить танец, чтобы не танцевать втроем.
— А второй, точнее, первой — разумеется, я, — рассмеялся Толя. — Да нет, Женька, похоже, мы-то с тобой здесь как раз и ни при чем…
— Ну, не знаю, как ты… — Женя продолжал потихоньку забирать меня у Виноградова. Я не сопротивлялась. Он стоял сзади и держал меня обеими руками за талию — даже чуть повыше, почти попадая на грудь, и мне это не было противно. Но кажется, это было противно Анатолию Виноградову. Он улыбнулся и отошел от нас. Я чуть высвободилась, пожав Жене руку.
— На нас Варька смотрит…
— Так мы танцуем… — Женя сделал со мной несколько кругов по залу. Двигаясь мимо Ольги, он отдал ей честь.
— Знаю
Мы станцевали еще один танец и еще. Я с радостью заметила, что Варя нашла себе компанию — двоих детей ее возраста, и они увлеченно стали о чем-то говорить и смеяться.
— А сын твой не приехал?
Женя вздохнул:
— Завтра есть еще день…
Женя, не дождавшись, пока Азнавур допоет бесконечную песню о грустной запоздалой любви, громко объявил:
— Я хочу рассказать одну историю. Я сам ее придумал, на свой день рождения. Это… синопсис сценария. Краткое содержание. Я хочу снять фильм.
В тишине раздался вздох Жениной мамы, Антонины Филипповны.
— Женя всегда так трогательно относился к своему дню рождения… Всегда маленький сам готовил себе подарки — боялся, что наши сюрпризы его разочаруют…
Кто еще в состоянии был понять, что она сказала, засмеялся. Женя подошел к маме, поцеловал ее. А я подумала — не осталось ли на его губах моей помады. Хорошо, что в полутьме этого особенно не было видно.
— Итак. Это будет комедия, чисто французская, но с нашими актерами. Снимать… пока не знаю, кто будет. Жил-был один человек. Был он, допустим, клоуном. Грустным клоуном. Дожил до сорока трех лет… — Женя вздохнул. Никто, кстати, не говорил сегодня, сколько ему исполнилось лет, я-то думала — чуть больше. — И вот накануне дня своего рождения он решает: «Уйду в монастырь!»
Женя сказал это так непосредственно, что какой-то сильно набравшийся гость, не разобравшись, приподнялся в кресле:
— Не надо, Женик! Как мы-то без тебя…
Остальные засмеялись. Женя поставил руку козырьком, присматриваясь, кто это сказал, видимо, по голосу не понял.
— Гм… Думал, что Серега. Но Серега, смотрю, уже не с нами. Я продолжу, с вашего позволения… В день рождения герой встает пораньше, и — уходит. Дальше — уже действие в монастыре. Да, а должно быть понятно, что у героя… какая-то неудачная любовь. Без уточнений. Он один, совсем один. Он уже не может понять — способен ли он вообще любить. Поскольку он мужчина, то идет в мужской монастырь. Его принимают, и он начинает там жить. Но служить Богу не очень получается. Его пытаются склонить к близкой дружбе несколько монахов…
Я оглянулась в поисках Вари и услышала громкий детский смех из зимнего сада. Я очень надеялась, что им ничего не слышно из того, что говорится сейчас здесь.
— Но он не за этим пришел в монастырь… Напоминаю, это должна быть комедия, очень смешная… с трюками… Такая… французская, в духе Бельмондо… Потом несколько монахов его все-таки соблазняют, почти насильно… и вдобавок в него влюбляется настоятель монастыря…
— Женечка… — подала голос Антонина Филипповна. — А монастырь-то — какой? Католический?