Там где твоё место
Шрифт:
— Не дело это танк без пехотного прикрытия оставлять, — прервал мои размышления Емельянов, — он хоть и грозная машина, но кто мешает по флангу обойти и мину на корпус положить. Глаз то у него нет.
— Ох, и осмелели вы, как я погляжу. Танк им уже не соперник. Но мыслишь правильно. Бери себе половину бойцов, пулемет, гранаты. Прикроете танкистов, если совсем плохо будет.
— Я снайперку возьму, — обрадовался он, — в тылу у них, на той стороне дороги, засяду, мало ли, орудийный расчет там проредить или еще что. Да вон хоть перед коровниками дом стоит, никак из бывших барских, на крыше будет отличная позиция.
— Позиция не плохая, а командовать, кто будет?
— Задачу поставлю,
— Хорошо. Я по быстрому доложусь и смену вам направлю. На крайний случай, дальше по дороге, в пяти километрах ров противотанковый, я там мотоцикл оставлю, для связи. Если прижмет, отходите.
В районе Корпиково проехали противотанковый ров, ни до этого, ни после, не встретив, ни каких воинских соединений, спешащих на помощь курсантам, или для занятия позиций укрепрайона. Эта тишина откровенно напрягала. О чем командование-то думает? Поставили один танк на дороге и все? Как и договаривался с Емельяновым, рядом с проездом через ров, оставил мотоциклистов, как последнюю страховку.
Через полчаса мы уже ехали по улицам Красногвардейска. Людей встречалось немного, все-таки рабочий день в разгаре, но их беззаботное поведение, только подтверждало мою догадку, о том, что руководство города о приближении противника даже не догадывается. Сразу вспомнился Борисов и то как решительно действовал корпусной комиссар Сусайков, готовя город к обороне. Первоначальное решение ехать туда, где меня знают, пусть и по телефонным докладам, а именно в штаб 1-ой танковой дивизии, базирующийся в подвале собора, считавшегося одной из главных достопримечательностей Красногвардейска, пришлось менять. Партийное руководство города необходимо поставить в известность о близости противника, а то как бы артиллерийская канонада на близких подступах, не вызвала паники среди местного населения.
Дорогу к зданию горсовета, нам указал милицейский патруль, предварительно проверив наши, а точнее мои, документы. Оставив оружие и вещи на сидении, а пограничников у машины, я вошел в здание. Сначала с трудом пробился на второй этаж в приемную к председателю Красногвардейского горсовета Ленкевичу, а затем вступил в неравный бой с молодой женщиной, грудью, кстати, впечатляющего размера, закрывшей дорогу в кабинет начальника.
— Извините товарищ. Но председатель горсовета занят, — проигнорировала она предъявленный мною мандат. — У него срочное совещание с секретарями райкома Цветковым и райисполкома Ермаковым а так же начальником районного отдела НКВД Федоровым Николаем Тихоновичем.
Последняя фамилия, выделенная именем и отчеством, была произнесена с особым выражением, должным подчеркнуть всю серьезность положения и мою никчемность как просителя. Видимо по этой причине и посетителей в приемной было немного. Но для меня все эти громкие должности не имели, ни какого значения.
— Милая девушка, — слегка польстил я ей, — а не имеется ли возможности, пока высокое руководство совещается, воспользоваться вашим телефоном, с целью уведомить свое руководство о прибытии в город революционной славы.
— Не сможете, — сообщила мне она, чем вызвала неподдельное удивление. Затем, выждав театральную паузу, и насладившись непониманием, отразившемся на моем лице, добавила. — Вчера Стюничеву Федору Ивановичу, — назвала она очередную фамилию, которая не носила для меня ни какой информационной нагрузки, — поручили выключить часть городских абонентов для подготовки телефонных коммутаторов к эвакуации, а он просто взял и перерезал телефонный кабель. Вот руководство и заседает с утра. Связи то нет ни в городе, ни с Ленинградом. Даже сводку с фронта сегодня не получали. Товарищ Ленкевич
Гордость за своего бесстрашного начальника прямо-таки рвалась наружу, от чего груди волнительно колыхались. Но проникнуться всей значимостью момента, мне не удалось. Двери кабинета раскрылись, и первым в приемную вышел майор в форме, четко указывающей на принадлежность его к определенной организации, очевидно и являющийся начальником местного отдела НКВД. Он вопросительно глянул на меня. Мой камуфляж, органично смотрящийся в полевых условиях, сейчас выглядел скорее нелепо. Пришлось представиться и коротко изложить цель своего визита. Не знаю, какие выводы сделали руководители района, прислушивающиеся к моему докладу, так как Федоров предложил проехать к ним в отдел для окончательного определения моего статуса, но информация о том, что враг близко, им явно не понравилась.
Федоров с нами не поехал, вернувшись в здание горкома, очевидно, что бы обсудить полученную информацию. В сопровождение нам был выделен сержант из того же ведомства, который благополучно доставил по адресу. Затем, по всем правилам жанра, нас с пограничниками разделили, что бы провести опрос каждого и попытаться поймать на несостыковках в повествовании. У меня забрали документы и минут на сорок оставили одного в прокуренном кабинете, со скудной мебелью, которая к тому же была прикручена к полу. Первым в кабинет зашел стенографист, за ним дознаватель в гражданском, и сержант, призванный, своей массивной фигурой оказывать на меня психологическое воздействие, а при случае и физическое. Пришлось дважды рассказать свою легенду и ответить на много повторяющихся вопросов, а дознаватель все не успокаивался, постепенно подводя меня к мысли о необходимости сознаться в своем переходе на сторону врага.
— Рассказывайте, не упрямьтесь. Какие отношения связывают вас с немецким командованием? Какое задание получено? Кто из командиров РККА прикрывает? — Пожилой следователь, не самого крупного звания, но явно имеющего очень богатый опыт общения с разной категорией граждан, заглядывал мне в глаза с сочувствием и пониманием. Возможно даже не наигранным, во всяком случае, мне не удалось обнаружить признаки неискренности в поведении человека, уполномоченного государством на проведение дознания.
Не молодой, степенный мужчина с аккуратной седой бородой в поношенном, но чистеньком костюме или являлся неплохим актером, достойным гораздо более благодарной аудитории, или действительно всей душой верил, что добровольное и всемерное сотрудничество с органами — это лучший выбор для любого подследственного.
— Ну, к чему все это? Вы только осложняете свое положение. Ведь и так все понятно.
За соседним столиком, звякнула каретка пишущей машинки, возвращаясь к началу строки. Сотрудник НКВД в форме без знаков различия, протоколирующий ход допроса, устало вздохнул. Крепкий немного полноватый сержант, смотревший на меня со сложной смесью неприязни и презрения, рванул ворот своей гимнастерки. Ему явно было жарко, он даже рукава закатил, наплевав на нарушение формы одежды. Не думаю, что таким дешевым трюком меня пытались напугать, скорее сказывалась необходимость оставаться в тесном, душном и, несмотря ни на какую вентиляцию, прокуренном кабинете. К тому же он явно изображал роль злого следователя. Надо сказать, что получалось у него неплохо, даже душевно. Особенно в те моменты, когда он начинал угрожать разнообразными карами. Иногда он с видимым сожалением посматривал на свои, совсем не маленькие, кулаки, жалея о невозможности пустить их в ход. Возможно, этот человек тоже искренне любил свою работу и ее результаты, для достижения которых ему почти на законодательном уровне разрешалось применять все меры, вплоть до пыток.