Там где твоё место
Шрифт:
«Следственные мероприятия» едва ли длились больше пары часов, но меня это уже порядком стало раздражать, не останавливало даже то, что я понимал мотивы местного руководства. Хорошо хоть сразу в подвал не потащили. Отвечать на грубость и провокации или качать права даже не пытался, выбрав манеру поведения — вежливое спокойствие.
То, что беседы с компетентными органами, после выхода к своим, не избежать, я прекрасно понимал. Была слабая надежда на имеющиеся документы, и мое участие в боевых действиях на подступах к Красногвардейску. В чем-то она все-таки оправдалась, хотя в паникеры и трусы нас записали, отобрав оружие и ограничив свободу «до выяснения», точнее ожидания подтверждения моих полномочий.
И если с военным и гражданским руководством города я мог договориться,
Подвело не наличие большого количества трофеев и ценностей, в которых уже вовсю копались, какие-то предприимчивые тыловики, хотя я предупредил, что в случае пропажи могу и морду набить. Не предоставленная информация о немецком прорыве и не озвученная легенда, с которой все было просто замечательно, тем более что я говорил почти чистую правду. Проблемой оказались результаты опроса, вышедших со мной бойцов, которые, рассказывая о наших похождениях, невольно их приукрашивали, думая, что этим оказывают мне неоценимую услугу. Например, в деталях описывая, как почти неделю поправляли здоровье и отъедались за счет немцев. Вот руководство местного отдела НКВД и озаботилось выяснением вопроса, а нет ли здесь предательства интересов страны? Мои ссылки на выполнение задач разведотдела Западного фронта их только раздражали.
— Хватит с ним цацкаться! — стукнул по столешнице сержант, едва не опрокинув стопку каких-то бумаг. — Давай-ка, Игорь Петрович, иди, покури. А я тут сам пока вопросы позадаю. Ни чего, у меня и полковники, рыдая, правду говорили.
Сержант развернулся ко мне, пуча глаза на покрасневшем, лоснящемся потом лице и выразительно сжимая кулаки.
— Слушай меня, ты!…
На этом порыв праведного гнева немного угас, так как ситуация была не совсем стандартной. Мне, например, не предъявили ни какого обвинения, да и задержанным я не считался. Хотя это и не препятствовало применению специальных мер воздействия, а собственноручно написанное признание, в это время считается королевой доказательств, не требующей другого подтверждения вины. Если сознаешься, что ты шпион Нарнии, то потом проще на карте найти такую страну, чем восстановить свое доброе имя. Однако существовала вероятность подтверждения моих полномочий, аж из самой Москвы. И кто тогда окажется крайним?
— Тля поганая, да я тебя…
Возможно, я должен был напугаться, все-таки в тридцать восьмом и до капитана Песикова докатился поиск причастных к делу Тухачевского, пришлось походить по допросам и не всегда без потери здоровья. Но сейчас все эти кривляния вызывали только раздражение, видимо сказывалось постоянное напряжение, во время рейда по немецким тылам, и накопленная усталость. К тому же если бы могли, то уже давно пустили в ход кулаки. Да и не только кулаки.
«Ему бы бороду приклеить и можно Карабаса-Барабаса на детском утреннике играть. Вот там карапузы точно бы описались», — невесело подумал я, оценивая выступление сержанта по моему запугиванию не очень высоко. Делать столь драматические паузы ради мелкого оскорбления было просто не профессионально.
Абсурдность ситуации заключалась еще и в том, что табельное оружие я, по просьбе дежурного, сдал при входе в здание, такие правила. Но меня не досматривали и револьвер в левом кармане, метательный нож на правом запястье и даже «финка» за голенищем сапога остались при мне. И пусть допрашивающие об этом наверняка не знали, но угрожать даже условно вооруженному человеку верх глупости. Наверное, что-то такое отразилось на моем лице, или я невольно выдал себя движением, но старшина сделал шаг назад и в сторону, как бы уходя с линии предполагаемой атаки.
— Давайте не будем горячиться, — подал голос человек, сидевший за пишущей машинкой. Который, скорее всего стенографистом ни разу не являлся, а вероятнее всего он здесь и был главным по дознанию. А что, сиди себе спокойно
— Так у меня все и не просили. Только табельное. К тому же меня пригласили, что бы уточнить некоторые детали, а не на допрос, тем более, что иные вопросы превышают уровень Вашего допуска.
— Нахал, — наконец искренне заулыбался сержант, — насчет допуска ошибочка вышла. Мы теперь не районное НКВД, а к особому отделу армии относимся, все-таки прифронтовой город.
— Вот кстати, город прифронтовой, а ни каких мер по приведению его к обороне не предпринимается, — завел я по новой. — По моим сведениям, столкнувшись с упорной обороной, 4-я танковая группа получила приказ остановить наступление на Ленинград и развернуть 8-ю танковую дивизию на 180 градусов, ударив в спину частям Лужской группы наших войск. а попутно попробовать захватить Красногвардейск, найдя разрыв в линии укрепрайона, где-то в районе Войсковиц. Одину танковую роту, состоящую в основном из легких танков, мы слегка притормозили на царской дороге. Оборону там держит всего один наш танк КВ, который я усилил десятком своих бойцов. Полагаю, что и на других направлениях ситуация не намного лучше.
— Хватит панику распространять! — Прихлопнул он ладонью по столу. — Кем бы ваша группа ни являлась, есть приказ, за распространение панических слухов расстрел на месте, невзирая на чины и звания. По данным разведки немцы не менее чем в полста километрах от Красногвардейска. Наши прочно удерживают Лугу. Продолжаются бои за Кингисепп и Нарву. Идет контрнаступление 34-й Армии под Старой Русой с возможностью охвата всей немецкой группировки под Новгородом.
Опровергая все доводы сотрудника особого отдела, даже сквозь закрытое окно стал слышен гул орудийной канонады. Кажется, Колобанов вступил в бой. Я машинально глянул на часы, засекая время — четырнадцать двадцать.
— Что? Как такое?… Да как же?… — начал рассеяно Игорь Петрович, пытаясь сформулировать вопрос.
А вот сержант наоборот сразу кинулся вперед и схватив за отворот куртки, резко рванул меня вверх. Ожидая чего-то подобного, я не сопротивляясь, легко подался на встречу, перехватывая его кисть сверху и выводя на болевой, заставляя присесть передо мной. Что конкретно он собирался сделать, мне уже было не важно. Вступать в единоборство с представителями органов власти я по-прежнему не собирался, но и позволить им совершить необдуманный поступок, после которого меня проще будет пристрелить, списав на прорыв немцев, тоже не собирался. Следующим моим действием напрашивался шаг в сторону, захват рукой лица сержанта так, что бы его нос оказался зафиксированным в ладони. После того как моя рука, не прилагая особого усилия, начинает движение вверх, задирая нос противника, человек полностью теряет ориентацию в пространстве и неосознанно старается следовать в том же направлении. Этот простенький прием не однократно опробовался мною на тренировках и иногда на спор, на особо упрямых сотрудниках. На самом деле это не больно, но обидно. Хуже только чисто криминальный прием — захват большим и указательным пальцами под нижнюю губу. Ссориться с сотрудниками НКВД у меня ни желания, ни намерений не было, поэтому я просто разорвал дистанцию, оставив между нами прикрученный к полу табурет. Со стороны это должно было смотреться, как будто меня подняли за грудки и отшвырнули назад.
— Ильюхин, а ну прекратить, — одернул его «стенографист», окончательно расставляя акценты, кто здесь главный, — узнай, что там происходит.
Следующие пять минут прошли в тревожном ожидании. Канонада за окном не утихала, но и не приближалась к городу. Колобанов опровергал известное высказывание, что один в поле не воин. Вернувшийся сержант был мрачен.
— Дана команда на эвакуацию партийных и советских работников в деревню Романовка, — сообщил он, не глядя на меня, — а так же товарищ майор отдал распоряжение взорвать в соответствии с планом промышленные объекты.