Там, где Висла-река (польские сказки)
Шрифт:
Увидел молодца золотой сокол, крыльями взмахнул, золотыми перышками зазвенел, поднялся в вышину и исчез в облаках.
Вдовий сын совсем из сил выбился, к говорящему дереву ползком ползёт. Приполз, на голую скалу лёг и к источнику припал. Пьёт, и с каждой каплей сила в нём прибывает, раны затягиваются, заживают, словно и не было их.
Напился он вдоволь, на ноги вскочил и радостным взором на мир поглядел, что внизу раскинулся. Раннее солнышко позолотило землю своими лучами. А на земле гор, полей, лесов, рек, деревень, городов — не счесть! И всё такое яркое да пёстрое, как на картинке. Сто лет глядеть будешь —
Вдруг слышит вдовий сын, над головой крылья зашумели. Глянул — золотой сокол летит, в клюве кувшин золотой держит. И прямо к нему на плечо садится. Серебряные листочки зазвенели на дереве, и расслышал он такие слова:
Возьми-ка кувшин, Возьми золотой, Наполни кувшин Живою водой. Ветку мою Сломай, не жалей, И отправляйся Домой веселей. Вниз по горе Смело шагай, В воду живую Ветку макай. Шаг ступи — Водой покропи.Как велело дерево, так он и сделал. Зачерпнул золотым кувшином прозрачную воду, отломил ветку и стал с горы спускаться. Шагнёт, остановится, ветку в живую воду окунёт и вокруг побрызгает.
И свершилось чудо! Где капля на камень упадёт, там из камня живой человек встаёт, улыбается и за ним следом идёт. Чем ниже спускается он, тем больше народу сбирается. У подножия горы обернулся вдовий сын, а за ним толпа тысячная валит, точно войско на походе.
Со всех концов земли были тут знатные юноши, смелые воины, прекрасные царевичи, были и женщины, и старики, и дети. Увидел вдовий сын в толпе и двух своих братьев: солдата с мечом и органиста с кропилом.
Все крестьянина за избавление благодарят, верой-правдой служить клянутся.
Валит толпа, а вдовий сын впереди шагает. Идут они день, другой, а на третий приходят в деревню, откуда он родом.
Бежит вдовий сын к избушке, дверь отворяет — и к постели, где мать третью неделю неживая лежит. Окунул ветку говорящего дерева в живую воду и той водой мать покропил. И в тот же миг старушка глаза открыла. Жива-здорова, с постели встаёт, будто и не хворала вовсе. Добрый сын обнимает мать, радуется, а с ним и весь народ ликует, веселится.
Только два человека не радуются: два умных брата. Обидно им, что дурак живую воду раздобыл, а они, умные, не сумели.
Не захотели они на братнино счастье глядеть. Тишком да молчком в чужую сторону ушли. А в чужой стороне своих умников хватает — никто старшего брата не почитает. И пришлось ему навоз на поле возить.
Среднему
Много ли, мало ли времени прошло — на месте убогой деревушки раскинулся большой и славный город. Посреди города замок высится.
Вдовий сын женился на своей девушке — белой лилии, и стали они в замке жить, добрые дела вершить.
Пастух, который тысячу зайцев пас
Давно это было, ещё во времена татарских набегов. Тучей налетали татары из восточных степей и, словно паводок, заливали польские земли. Никому от них не было спасения. Деревни и города предавали они огню, стариков и детей убивали, а молодых в ясырь — в полон — угоняли.
Король из татарской неволи выкупал рыцарей, богатые горожане — родных, а крестьян кто выкупит? Вот и оставались они в плену-неволе, пока смерть не выкупит. Разве что убежать посчастливится.
Посчастливилось Всемилу — убежал он из татарского плена.
Сколько уж дней, сколько ночей шёл он на родину — не счесть! Дождь его поливал, солнце палило, ветер пронизывал насквозь, голод и холод донимали.
Но ему всё нипочём. Большими дорогами идёт, малыми тропками — лишь бы вперёд: тоска гонит. И кажется ему, нигде золотой такой пшеницы нет, пригорков таких привольных, ручьёв серебристых, как в родном краю, где Висла течёт.
Вот пробирается он бескрайней прикарпатской пущей. Кругом всё лес да лес, ни единой души нигде. На рваной сермяге — пыль чужедальних дорог, за спиной сума потёртая, а в суме всё его богатство: кусок хлеба, пузырь с молоком — добрых людей подаянье, да горстка монет, что на дороге нашёл.
Идёт ягоды собирает и ест, а хлеб да молоко бережёт, напоследок оставляет, когда голод совсем доймёт.
Вдруг из-за дерева старичок выходит. Сгорбленный, борода седая, палкой подпирается.
— Здравствуй, странник!
— Здравствуй, дедушка!
— Добрый человек, нет ли у тебя хлебушка? Совсем я изголодался, еле на ногах стою.
— А почему, дедушка, ты ягоды не собираешь? — спрашивает Всемил.
А старик в ответ:
— Ах, мил человек! Это тебе, молодому, легко: нагнулся, ягодку сорвал и дальше зашагал. А старые кости не гнутся.
«Старость — не радость, — думает Всемил. — Надо старику помочь. А с меня и ягод хватит!»
Вынул он из сумы ломоть хлеба и старику протягивает:
— Возьми, дедушка! Ешь на здоровье.
Обрадовался старик. Одной рукой краюшку берёт, а другой из-за пазухи дудочку достаёт.
— Вот тебе дудочка на память обо мне. Может, она тебе пригодится.
Как сошлись невзначай, так и разошлись каждый в свою сторону: один — на восток, другой — на запад.
Не прошёл Всемил и десяти шагов, оглянулся, а деда и след простыл.
«За деревьями небось скрылся», — подумал Всемил и зашагал дальше.
Вот кончился лес, и перед ним пустошь лежит, солнцем опалённая, сухая, каменистая. Растёт на ней чахлая травка да красный чабрец, сухая овсяница колосками шуршит да ядовитый очиток желтеет. Одно слово — пустошь. Куда ни кинь взгляд — ни жилья человеческого, ни дымка от костра.
Час проходит за часом, солнце немилосердно палит, а пустоши конца-краю нет.
«Отдохнуть пора да молока выпить», — думает Всемил и по сторонам озирается — ложбинку ищет, где бы сесть поудобней.