Там, где всегда ветер
Шрифт:
Третья четверть – самая длинная. Очень длинная. Можно сказать – нестерпимо длинная, если в школе у тебя что-то не так. А у меня было не так очень сильно.
На каждом уроке географии Параллель вызывала меня отвечать – и ставила… двойку! При том, что предмет для меня – пустяковый, я его знала назубок, у меня всегда была по географии пятёрка. А что же ещё можно иметь по географии? Тем более, я так любила путешествовать по карте!…
А тут – двойка, двойка, и ещё одна, и ещё… Я уже боялась идти в школу.
И вот опять урок географии,
– Домашнее задание отвечает Романушко! – говорит Параллель своим отвратительным ядовитым голосом.
Подымаюсь из-за парты. И не успеваю даже открыть рта…
– Садись, два! – рявкает она.
– Я же ещё ничего не сказала…
– Я и так вижу, что ты ничего не знаешь! Садись! Два!
И с наслаждением рисует в журнале напротив моей фамилии очередную жирную, как червяк, двойку…
Главное – не заплакать… не заплакать… не заплакать… Закусить до крови губу, сжать кулаки под партой так, чтобы ногти впились в ладонь… Физическая боль отвлекает от той боли, что внутри…
Смотри в окно, говорю себе, смотри в окно – там небо, там птицы, ветер… снежок летит… там – жизнь. Здесь – ужас, кошмар, здесь – смерть… Господи, когда это кончится?!
А на следующем уроке всё повторяется – как в дурном сне, и на следующем, и на следующем: «Садись, два! Садись, два! Ты всё равно ничего не знаешь! Два! Два! Два!»
К концу четверти у меня по географии восемь двоек!!! За восемь школьных лет у меня столько не наберётся.
Меня вызывает в учительскую Марьюшка. Она в панике:
– У тебя по географии двойка в четверти получается! Что ты себе думаешь? Что с тобой стряслось? Что ты там выучить никак не можешь? Это же география, это просто!
– Да, просто. И я всё знаю. Но она не даёт мне открыть рта.
– Что значит не даёт открыть рта?! Ты могла бы ответить письменно, как ты обычно отвечаешь.
– Но она не даёт! Не даёт ответить ни устно, ни письменно…
– Тогда будешь отвечать при мне. Я приду сегодня к вам на географию.
…Ну, в присутствии Марьюшки очкастая Параллель была, конечно, совсем другой. Даже какое-то подобие улыбки изобразила: смесь горчицы с хреном.
Я отвечала, по просьбе Марьюшки, письменно. Целый список вопросов. Ответила быстро, никаких проблем. Параллель ядовито улыбнулась:
– Ну вот, наконец-то ты выучила! Жаль, восемь двоек не позволяют выставить тебе в четверти хорошую оценку.
История с зелёным шлёпанцем
Я и раньше знала, что мама может впадать в неистовство. Но то, что произошло на этот раз…
Всё началось с классической трёпки. Да, из-за этой злополучной тройки по географии. Только я переступила порог дома, прямо в прихожей, когда я пришла в последний день третьей четверти домой.
– Ну, какие оценки? –
Я вытащила из портфеля и протянула ей табель, где всё, как всегда, было очень даже прилично: по гуманитарным – пятёрки, по точным – четвёрки. Даже по ненавистной химии четвёрка. И только одна злополучная тройка по географии, как злобно изогнувшаяся змея.
Ну, мама тут же и набросилась на меня… Хотя раньше за оценки меня никогда не били. Ругали – да, даже за четвёрку по математике. За тройку по химии ругали. Но не били же! А тут мама точно взбесилась. Она как будто, наконец, нашла повод выместить на мне все свои огорчения из-за того, что у неё дочка «не как у людей»…
Пока она колотила меня, я не издала ни звука. Я умею терпеть. Я ведь «партизанка», как меня называет бабушка.
Но, видимо, маме захотелось быть более убедительной. Видимо, она решила, что коль я молчу и не сопротивляюсь, то, может, ничего и не чувствую. Или руки у неё устали колотить по худой отроковице. А под рукой не оказалось ничего подходящего для усиления педагогического эффекта.
Зато на ногах у мамы были шлёпанцы! Зелёные шлёпанцы на толстой деревянной подошве, тогда такие были в моде – что-то эдакое во французском средневековом духе. Вот один из этих шлёпанцев и пошёл в дело… (Главное было – прикрыть лицо и голову, всё остальное – ладно… всё не прикроешь).
…Мама на мгновение очнулась, когда деревянная подошва, не выдержав твёрдости моего организма, переломилась надвое… В момент маминого замешательства я вырвалась из её цепких рук. Именно тогда-то (ах, нет! ещё раньше, когда бабушка меня колотила головой об стенку), я заметила, что люди в бешенстве становятся жутко сильными. Я ведь тоже была не соплёй, всё же спортом занималась, но вырваться из маминых рук до этой минуты её замешательства не могла.
Я рванула в ванную и накинула дверной крючок, мама с криками пыталась открыть дверь, неистово колотила в неё, дёргала так, что сотрясалась притолока, кричала, чтобы я немедленно открыла, что мне хуже будет, если я не открою… Но я же не дура, какой-то инстинкт самосохранения во мне теплился, и я решила, что пока мы дома вдвоём, не открою ни за что.
Вот так глупо умирать совсем не хотелось. Умирать нужно героически – в небе! А не от шлёпанца…
…Потом пришла бабушка, привела Маришку из садика.
– А где Ленка?
– Заперлась в ванной.
– Ревёт, что ли?
– Уже нет. Но всё равно не выходит, – усталый, равнодушный голос мамы. Злость из неё уже вся вышла, как из лопнувшего шарика.
– Ну, эта вечно в своём репертуаре! Артистка погорелого театра… – ворчит бабушка. – Давай, выходи, ребёнку руки помыть надо! – стучит она в дверь ванной.
Господи, как же не хочется жить!…
…Потом, через много-много лет, я спросила маму: