Там избы ждут на курьих ножках...
Шрифт:
Пришлось ждать, пока парафин расплавиться в чуть теплой воде и всплывет на поверхность. Манька орудовала шумовкой, поливая сверху холодной водой и вычерпывая застывший парафин и воск. Пока ждали, стал накрапывать дождик, но зато Дьявол принес стакан парного лосинного молока. Молоко было чуть горьковатое и жирное. Ломоть железного каравая, смоченный в молоке, не скрипел на зубах, а таял, как сахар, который Манька впервые попробовала, когда соседский мальчишка при ней засахаривал малину в трехлитровом бидоне, разбивая комочки пестиком. Тот самый, сопливый — ставший впоследствии оборотнем…
«Ну, не ври! —
Бабка присматривала за ней как опекун. А досталась она ей из детского приюта, где ее побили и сломали руку. Она долго лежала без сознания. И чтобы случай не стал достоянием общественности, ее удалили из списка сирот и сбагрили бабке, сунув немного денег и наказав тихонько похоронить в укромном месте, не сомневаясь, что ребенок умрет.
Но Манька выжила. И рука срослась.
Она так и не решила до конца, где бы ей было лучше: в приюте, в котором ее побили один раз, или у бабки, которая била ее каждый день.
Бабка прищурилась зло и подозрительно: — Умный парень, да чтобы с дурочкой якшался! Сознавайся, приживалка беспризорная, сахарок мне просили передать? Так я и знала… Позолотили, называется, ручку! Выкормыш обворовывает! Падина!» — закричала бабка и с размаху ударила поленом по голове…
Сахар выпал из ее рук прямо в грязь… — именно таким запомнился ей сладкий белый кусочек…
Свое непростое сиротское житье-бытие она вспоминала нечасто, но пока вытапливался парафин из ушей, голова была свободной. Слова Дьявола запали ей в сердце. Наверное, он судил о бабке, как чужой человек, но у Маньки ближе никого не было. Не было у нее, наверное, матери, думала она, принес аист, не донес до места, увидел лягушку, кинулся ловить, а про нее забыл…
А может, охотники подбили…
Ее подобрали на Мутных Топях — и долго поминали этот случай, чтобы знала свое место.
Как непохожи были люди на Дьявола! Раньше она хоть как-то умела придумать им оправдание, но после встречи с Дьяволом все изменилось. С Дьяволом было не то, что бы весело, но забыла Манька свои обиды. Помогал иной раз, слушал, старался понять, а и то на душе теплело. И не пришлось бы идти в такую даль, если бы хоть один человек оказался похожим на него.
Манька достала освободившееся ухо из воды:
— Дай, ну хоть маленечко дай, помоги, вот я, интересная, помоги, только меня, меня поминай, любимой меня назови! — уговаривали правые уши женскими голосами. — Я ласковая, добрая, посмотри, какой нежной и славной могу быть…
— Ты никогда никаким людям не давай — по рогам не начнешь ходить! Зла не держи на меня, пусть они отойдут к жизни вечной, а мы с тобой проклянем их! — вторили голоса мужские. — Меня цени, со мною делись! — наставляли они. И посмеивались.
— Бред какой-то! — слушая, брезгливо отодвинула Манька от себя ухо.
— Бред не бред, а люди глухие, только то и слышат! — ответил Дьявол, ничуть не улыбнувшись. — Такие уши отравляют внутренность человека и землю. А тут уж смешного мало. Страшные это люди — слуги нечисти. Не приведи Господи с таким встретиться. Они отрезают головы гаражными кооперативами, закатывая людей в бетон. Показалось такому, что деньга у человека завелась, и пока морок в ухо летит, он пойдет за человеком, доставая для нечисти кошелек.
— Получается, что я ворам и убийцам уши возвращаю?! Недостаточно мне головной боли?! — возмущенно,
— Не ворам и убийцам, а человеку, который без этого уха разобраться в себе не сможет, — ответил Дьявол. — Ум человека слаб, моими знаниями нечисть обращает его в раба. А человек от моих знаний давно отказался. А если добром знания кто не ищет, он ум не делает себе, и костер ему светит — так Господом заведено! А я, Дьявол, понимаешь ли, не выше Бога! Господь над людьми Бог, а Дьявол над нечистью. Хоть и обидно мне, никто тяжелую работу вместо меня не сделает.
— А где он Бог-то?! — возмущенно отозвалась Манька. — Тебя вижу, а Бог разве смотрит за человеком? Куда не посмотришь, кругом одна нечисть! Ведь тоже мог бы поговорить…
Дьявол хитро прищурился.
— И сказал Господь: оставлю Себе Сад-Утопию, не надо мне людей! Посмеяться что ли над собой, если человек возомнил себя Венцом творения, как будто уж и не превзойти Господу Себя в земных творениях! Синее небо над землей краше, чем любой из них. Хоть бы амебой, говорит, какой думать научились! Обиделся он. И чтобы не мог человек надоедать ему причитаниями, развел такую бюрократию, что ахнуть: посредник на посреднике, посредником погоняет. Раньше хоть что-то через пророков говорил, а теперь молчит, как воды в рот набрал, а вместо него к человеку обращаются сынки, матери, девы, архангелы, ангелы, апостолы, святые, мученики, великомученики… Я уже и сам запутался, кому какое звание присвоено!.. Посмотрел я на все на это и понял: нет Бога на земле! И в небе только я…
Манька посмотрела на грустного Дьявола и согласилась: нет Бога на земле, и не спросишь, кому дать денег, чтобы люди поняли, что и у тебя должен быть кусок хлеба.
— А я слышала, будто восстал ты, будто сброшенный ты?
— Да как тут не восстанешь, если Бездна недееспособная? Но ведь и то правда, что Она мне Отец. Одним местом мы с нею мазаны — и в больнице никогда не лежали. А тут человеческой головой высмеиваться начинаем, и Закон, написанный Небытием с Бытием, человек пытается перекроить на свой лад. Вселенские масштабы человеческой головой не объять, сколько мыслей там вложено. Вроде и прост Закон, а знания надо иметь нечеловеческие. Вот атом, и зрит его человек, но разве спрашивает: как это протон смог родить себя, и как электрон нашел его и стал маленьким противовесом. Или откуда у бедного протона столько разрядиков, которые питают его силой, и как нейтрон вдруг становится протоном и электроном. Вот ты, Манька, много бы человеческими понятиями с нечистью справилась? То-то и оно!
Дьявол выловил шумовкой очередную партию ушей, разложил их на левые и правые, орудуя шумовкой и вилкой. Манька придвинула уши к себе, приложилась к каждому своими ушами, бросая свернувшиеся в трубочку в ведро.
Правые уши читать было приятнее, чем левые. Правые иногда хвалили ее, говорили много такого, о чем она никогда бы не посмела о себе подумать, левые, напротив, сильно ругались и прочили беду, проклиная само ее существование. Что до самих ушей, как и до всего прочего, связанного с мертвечиной, Дьявол так и не дотронулся, и сколько бы Манька не думала, что мог бы и он уши послушать, чтобы быстрее, надеясь, что он прочитает ее мысли и совесть у него проснется — она в нем не проснулась.