Там избы ждут на курьих ножках...

Вихарева Анастасия

Она с замиранием сердца постучала в дверь.

За дверью долго никто не отвечал. Пока шли, огонь в окнах погас, и от стука загорелся не скоро. Наконец раздался не то старческий, не то больной хриплый голос:

— Кто там, какой леший по ночам бродит? Кто приперся? Фу-у, человеческим духом запахло! — голос оживился. — Душа девица?

— Ни хрена нюх у бабки! — изумленная Манька обернулась к Дьяволу, надеясь услышать от него хоть какие-то пояснения на сей счет.

Но Дьявол пинал ногой сугробину, сбивая снег, и слюнявил палец, отгрызая себе ноготь. На Маньку он даже не взглянул.

— Бабушка, откройте, это я! Я одна, я

в лесу заблудилась! — попросила Манька, стараясь врать убедительно и встать так, чтобы ее было видно из окна.

Окна избы промерзли, и сравнение такое на ум пришло, что покрыты они бельмом, потому что вроде промерзли, а вроде нет — точно грязным молоком в стекло плеснули. Дверь долго никто не открывал. А между тем, на улице стало совсем темно, хоть глаз выколи, такая тьма опустилась. Манька подумала, что дверь, наверное, уже не откроют, и что, по-видимому, пора возвращаться в лес.

Но вдруг щелкнула щеколда, и дверь слегка отошла от стены, выпустив полоску света.

Манька обрадовалась и вошла в избу — и сразу задохнулась от вони гниющей плоти.

Дышать в избе она научилась не сразу. Запах в доме стоял спертый, будто в доме был морг, куда свозили покойников со всей округи. Изба разила тухлым мясом и помоями, да так, что сытый Манькин желудок рвался наружу. Хорошо, что пока шли, пища успела протолкнуть себя в кишки.

«Посредница!» — догадалась Манька. Она нашла ее! — Фу-у-у!»

Именно вспомнив про запах, о котором предупреждал ее кузнец господин Упыреев, мелькнула догадка, что она, наконец, добралась до нужного человека. Но радости не испытала. Трудно было поверить, что кузнец господин Упыреев имел в виду именно натуральные ее внутренности — но, судя по запаху, с Посредницы станется!

Манька пощупала нож, примеривая, как скоро она смогла бы его достать и крепче сжала посох. Глаза заслезились, захотелось выбежать на улицу. Но когда обернулась, заметила, что не то бабка, не то женщина отрезала ее от двери, закрывая за нею дверь.

Сама хозяйка выглядела бы молодой, если бы из-под лица у нее не выставлялось еще одно, которое выдавало в ней старуху. Не так, чтобы выставлялось, просто видела Манька и морщины, и скрюченность — а ум отверзал увиденное, придумывая старуху приятной женщиной без определенного возраста.

Назвать домом то, что она увидела, было сложно.

Горница была очень большая, но пустая. Кровать да широкий стол с лавками вдоль стены, в углу большой сундук, на котором стояла ступа. В ступе поместился бы человек, но вместо человека в нее была засунута метла. И еще один сундук у входа, над которым приколочена вешалка. По стенам развешаны разные травы, высушенные змеи, лягушки, склянки со всякими порошками и снадобьями, грибы сушеные. Были здесь и дорогие вещи: подсвечники в виде драконов на много свечей, на вешалке висела новехонькая широкая с капюшоном соболиная шуба, на лавке лежали небрежно брошенные кожаные перчатки на меху и дорогая сумка с каменьями. Просторная кухня была за печью, полузакрытая сдвинутыми занавесками, но сама печь — что-то среднее между камином, русской печью и печами для обогрева, непривычно выставляла себя напоказ длинному широкому столу, который занимал передний угол — обычно в избах выделяли угол для кухни, куда и печь смотрела. Маньке даже показалось, что когда она вошла, печка смотрела в окно, а теперь она повернулась на нее и на Дьявола. На плите перед зевом булькало в котле что-то зеленое, но

явно не овощи. И все кругом покрыто пылью с отпечатками рук или ног, но так мало, что можно было подумать, что женщина жила где-то в другом месте.

А еще Манька заметила, что старуха-молодуха на каждом пальце имела золотое украшение, губы ярко накрашены помадой, глаза обведены сурьмой, крашенные в рыжий цвет волосы собраны в узел на макушке, и одета она была по-модному, но как-то уж слишком по-молодежному.

Манька с любопытством уставилась на печь, изучая ее устройство. Когда строила дом, она мечтала именно об этом — чтобы у огня посидеть, и пироги испечь, и обогреть избу, а если слишком жарко не надо, то просто истопить один ее угол, где бы еду приготовить. Уложить в одну ее задумку не получилось, пришлось печнику заказать две.

— Проходи, ласточка моя долгожданная! Думала, не дождусь! — проскрипела женщина по-старушечьи, и не по-доброму хихикнула.

— Откуда вы знали, что я буду проходить здесь? — изумилась Манька, смекнув, что Посредница дожидалась ее неспроста.

Манька испытующе взглянула на старуху-молодуху, приложив варежку ко рту и носу. Если она здесь не жила, как она подгадала вернуться как раз в такое время, когда будет мимо проходить? Неужели вампиры знают, где она? Слегка испугалась: интересно, знает ли про Кикимору? Старуха-молодуха была крепкая, выше ее на полторы головы. Если завяжется драка, то не известно, кто кого — одно дело посохом по Дьяволу молотить, он пустое место. Старуха-молодуха могла и пришибить с одного удара. Она еще крепче сжала посох.

— Ворона на хвосте принесла! — съязвила Посредница и мягко добавила: — Давно тебя поджидаю! — но голос у старухи остался недовольный. И правда, кровать не заправлена — от кровати к столу и до печки дорожка из множества следов. — Видели тебя неделю назад охотники… Ой-ой, как же ты среди зверей-то уцелела? Боязно, небось, тебе было? — проголосила она и стала сердитой: — Ведь даже в лесу от тебя житья нету! С кем равнять себя надумала! Чего учудила — людей пугать!

Манька виновато шмыгнула носом.

— С Зеленым Миром…

— С зеленым миром… — передразнила Посредница. — Мы, Маня, свое умеем поберечь! Благодетельница наша миллионы из казны выделяет, а ты, этот самый зеленый мир, по ветру пустила… Как в глаза-то будешь теперь людям смотреть?! Ох бестолковая ты, ох, бестолковая! Сижу, как пришитая, а меня, между тем, люди ждут! Далеко до деревни, путь не близкий. Туда время, сюда время. Мы с тобой, Маня, соседи, а тут у меня рабочее место, — пояснила она. — Ну, куда ж ты пропала надолго так? Да кабы эту … взбесившуюся курицу, — она недовольно ткнула клюкой в половицу, и смачно выругалась на избу. От половицы или еще откуда-то пронесся стон умирающего, — не пришлось на цепь посадить, разве ж не встретила бы тебя, душа-девица?

— Так вы та самая Посредница? — открылась Манька, хмуро поглядывая на старуху-молодуху.

Никаким Зеленым Миром в домиках браконьеров и охотников не пахло. Хуже, к Посреднице наведывались охотники — следовательно, звериной охране жить осталось недолго….

— Она самая! Баба Яга! — представилась та и слегка наклонила голову, сверкнув жадно глазами.

Это было лишь мгновение, но Манька уловила огонек в ее глазах. Тот же самый, как у кузнеца господина Упыреева. Баба Яга даже не пыталась скрыть неприязнь — но слова у нее получались ласковые, совсем как у Кикиморы.