Там мое королевство
Шрифт:
– Это можешь сделать только ты. На меня ему наплевать.
Я опять удивляюсь тому, как холодно и расчетливо звучат твои слова.
– Хорошо, – соглашаюсь я. Что-то щекочет мою ногу, я заглядываю под кровать и вижу там маленький зеленый росток, я глажу его и мысленно обещаю, что совсем скоро все станет как прежде, я смогу вернуть все назад.
Он появился здесь, чтобы сказать мне, что все правильно и что ни одно сотворение мира еще не начиналось без великой жертвы.
Для мести мы выбираем самый простой с точки зрения стратегии, но самый сложный в исполнении план.
Следующие шесть дней я должна провести с Андреем так, как будто бы наконец поняла, что только его-то
Если я в чем-то и убедилась за время нашего с ним общения, так это в том, что он привязан ко мне так же сильно, как я к тебе. А это значит – я смогу сделать ему по-настоящему больно. Он уползет в свою нору зализывать раны, мрак над королевством рассеется, и все станет так, как было раньше.
Свою кошмарную неделю и свой крестовый поход против чудовища я начинаю с извинений перед Андреем. Говорю, что поступала с ним плохо только потому, что испугалась чувств к нему. Мне удается себя убедить в этом в достаточной степени, так, чтобы и он мне поверил.
– Я не могу злиться на тебя, дочка. Потому что слишком хорошо тебя понимаю, – говорит он.
«Ну, это вряд ли», – думаю я, глядя, как в глазах Андрея колышется теплая пустота.
– Я не могу злиться на тебя даже, когда ты делаешь мне плохо. Я могу понять любой, даже самый мерзкий твой поступок. И да, я тоже испугался, когда понял, что готов на все что угодно, чтобы быть с тобой. Если бы ты не вернулась ко мне, я бы трахнул всех твоих друзей обоих полов, просто потому, что они твои, и таким образом я мог бы быть с тобой хоть как-то.
– А тебе не кажется, что это слишком? – я стараюсь, чтобы мой голос звучал непринужденно, но меня пугает Андрюшина одержимость. Пугает потому, что я слишком хорошо с ней знакома.
– Ну, про оба пола я, наверное, загнул, – смеется он, – но, знаешь, мне больше всего хочется быть в твоей жизни.
– Почему, интересно? – на самом деле мне не особо интересно, но я спрашиваю, чтобы поддержать видимость нормального разговора.
– Потому что у тебя хорошая фантазия, – Андрей улыбается, – а еще потому, что ты не прикидываешься доброй. Ты вообще не прикидываешься. Для этого нужна большая смелость.
– Подожди-ка… то есть ты сейчас назвал меня злой?
– Нет, просто ты даешь себе волю в том, в чем никто обычно не дает, и не стесняешься этого.
– Звучит как лучший комплимент на свете, – смеюсь я.
Андрей доволен и, кажется, ничего не подозревает. Он вытягивает из меня все силы, и пустота в его глазах начинает заполняться и мерцать. Мы гуляем, ходим в кино, подолгу сидим на берегу ручья и обсуждаем планы на будущее. То есть Андрей считает это будущим, а я думаю, что лучше умру, чем позволю этому будущему наступить. Если оно и наступит, то только на мое горло. Он предлагает мне променять наш с тобой мир на унылое существование женщины и мужчины, забыть, кто я, и жить нормальной, как он это называет, жизнью. Он только на словах ругает приторно-счастливые семьи, стремление к комфорту, походы по выходным в торговый центр и на шашлыки, а на самом деле именно это он и предлагает. А самое страшное то, что для тебя в его планах места почти не остается: ты будешь просто какой-то подругой, тогда как мы с ним будем чем-то большим. Интересно, как можно быть чем-то бoльшим, чем друзья?
Я стараюсь никак не выдавать своего отвращения и время от времени опускаю руки в воду, чтобы смыть с себя налет Андрюшиных слов. Я вижу черную пустоту, гнездящуюся в нем, именно поэтому он так и липнет ко мне, чтобы оторвать куски моего мира и заполнить ими эту огромную дыру внутри себя.
На седьмой день моим мучениям приходит конец.
Мы выпиваем чайного гриба из наших королевских кубков за то,
Андрей ждет меня в парке и еще не знает, что он может хоть вечность здесь стоять – я не появлюсь. Спустя минут двадцать он начинает звонить, я с удовольствием сообщаю, что больше мы не увидимся и что нам с тобой гораздо лучше без него, и он идиот, если думал, что я предпочту его тебе.
Андрей отказывается верить в происходящее, как и я тогда, когда ты предала меня. Ему плохо, это понятно по тому, как его голос бьется между шепотом и криком. Мы с тобой торжествуем.
Проходит еще полчаса, и Андрей появляется под нашим окном. Твоя квартира на первом этаже, поэтому его маячащая в нескольких сантиметрах от нас фигура выглядит довольно угрожающе. Он звонит мне, потом тебе. Я не беру трубку, ты отвечаешь, и я слышу крики: «Что ты ей наговорила?! Кто тебя просил лезть, мразь?!» Андрей также угрожает свернуть тебе шею, а меня умоляет поговорить с ним. Я отхожу от окна, тогда он начинает в него колотить. На шум прибегает Ведьмак и просит не шуметь, потому что она занята переводами церковных текстов. «Что это за тексты такие важные? – думаю я. – К твоей дочери в окно ломится какой-то странный тип, а ты как ни в чем не бывало тексты переводишь?» Хотя рассеянность Ведьмака, пожалуй, все-таки лучше, чем ее пристальное внимание – пришлось бы ей что-то объяснять, а это было бы неловко.
Отдав нам свое Ведьмачье указание – не шуметь, твоя мать удаляется.
Ты продолжаешь говорить какие-то гадости Андрюше, они пролетают мимо меня так быстро, что я их даже не слышу, и впиваются в него десятками осколков. Я снова подхожу к окну, смотрю на трясущегося Андрея, предлагаю ему уйти и понимаю, что так просто он меня не отпустит.
– Пожалуйста, поговори со мной, – просит он, – разве ты не помнишь, как хорошо нам было все эти дни?
– Не было. Я притворялась.
– Ты не могла так притворяться. Даже если ты и хотела врать, то тебе все равно было хорошо со мной. Даже сквозь всю твою злобу. Никто не знает тебя так хорошо, как я.
«В чем-то он все-таки прав», – начинаю думать я. Его слова как яд, поэтому я начинаю шептать про себя заклинание, чтобы не забыть, кто я, не дать себя запутать.
– А если и так? Я не хочу тебя больше видеть, потому что ты испортил нашу дружбу с Лерой, а мы с ней – гораздо важнее, чем ты. Ты должен был бы это знать, если правда считаешь, что знал меня.
– Дочка, милая…
Я молчу.
Андрюшины глаза из зеленых превращаются в черные, руки беспорядочно ищут, за что бы им зацепиться.
– Вы – змеи! Неудивительно, что в итоге вы друг друга изжалили, – кричит он.
– Это неправда, – говорю я, – мы никогда бы не причинили вред друг другу специально. Тут уж ты постарался.
– Да, конечно! Если бы я любил Леру, а не тебя, то она бы о тебе сейчас и не вспомнила.
Я понимаю, что даже сейчас Андрюша пытается поссорить нас, заставить сомневаться друг в друге, но он нас не знает. Не знает нас настоящих – и это наше главное преимущество.
Видя, что заставить нас не доверять друг другу ему не удается, Андрей пускает в ход свое последнее и самое страшное оружие.