Там вдали, за рекой…

Лазарчук Андрей Геннадьевич

После звонка Стахова Краюхин на минуту окаменел и так и сидел, неподвижный, не понимая речи людей – и все, кто на него смотрел, тоже замирали и замолкали. Сейчас, сказал он наконец, и вышел.

В ванной – плеснул в лицо холодной, уставился в зеркало. Там был кто-то незнакомый со страшными глазами. Тот, в зеркале, уже знал и понимал все, а Краюхину это еще только предстояло.

Он вернулся, сел за стол, повторил: «Сейчас…» – и закрыл лицо руками. Не головами мы думали, нет… Шесть человек исчезли из квартир. Соня – по дороге в лагерь. Собак пропало –

не счесть. Воют они ночами, боятся, смертно боятся… И вот, дождались – четверо ребятишек. Артем. Да. И Артем среди них. И Артем. Он повторил это несколько раз, пытаясь пробить в себе какую-то корку. Или стену. Или вообще расколоть себя на части…

– Боря, – он повернулся к одному из помощников. – Сделай два крытых джипа. Сию минуту. Дети пропали. Поехали из лагеря… Да! И Золтан… – он схватил телефон и набрал номер. – Золтан, дети пропали. Наши. Да. У меня, через пять минут. Возьми Веткиных собак.

Башкирцеву он звонить не стал: старик болен, а сестра его Люся, как известно, лучший дезорганизатор из всех, живших когда-то. Может, все обойдется. Потом – набрал номер Алисы.

– Алиса Витальевна, это Краюхин. Дети пропали. Ваш братишка в том числе. Сейчас. От моего дома. Да.

Он бросил телефон. Все стояли: в плащах, в сапогах. Дождь на улице. Какие собаки, что вы…

Лишь с дороги он догадался позвонить Стахову, потом спасателям.

Сигнал бедствия…

– В пещеры полезли, сволочи…

Вытащим и из пещер. Из-под земли достанем.

И по задницам, по задницам…

Живых.

* * *

Она, наверное, уснула. Потому что – проснулась. На часах было 02:20. Левый локоть распирало так, что казалось – лопнет. Пальцы, торчащие из-под полы, стали толстые и гладкие, как сардельки. Но боль будто бы утихла. Если не шевелиться. Но шевелиться надо, потому что очень хочется пить. Большая бутылка газировки была у Фрукта – одна на всех. Туристы…

Говорят, без воды можно протянуть дней пять.

Но эти – берут же где-то воду! И – шумит! Что же это шумит? Ах, Ниагарский водопад…

Ветка стала приподниматься, цепляясь за кабели – и вдруг замерла. Она видела свою руку и видела кабели! Фонарь выключен…

– Только не зажигайте света, девушка, – сказал кто-то сзади, и она чуть не заорала. – Вы же не хотите, чтобы я ослеп?..

Она медленно обернулась. И увидела: огонек свечи и руку, держащую свечу. И – красноватый отсвет будто бы кошачьих глаз…

– Вы… кто? – в два приема выдохнула она.

– Живу я здесь… – и носитель свечи меленько рассмеялся. – Можете звать меня Айболитом…

* * *

Дурак, не оделся… дурак, не оделся… Артем медленно бежал, старательно вглядываясь в вагоны и в то, что под ногами. Очки давали гораздо лучшее изображение, чем он рассчитывал. То есть – почти все видно. Контурно, слишком контрастно, но отчетливо. Двести шагов, триста, триста пятьдесят… где-то здесь, скоро… Вначале он увидел провалившуюся решетку в полу – такие решетки несколько раз встречались на пути. А потом… потом запахло кровью. Он как-то сразу

понял, что это пахнет кровью.

На гравии кровь была почти не видна. Мало ли какой мазут пролили… Но Артем шестым чувством – может быть, тем самым, которое помогало ему обходить топкие места – схватил: это было здесь. Опустился на корточки. Тронул камешки пальцем. Липко и мокро…

Шорох раздался сверху и за спиной. Артем, даже не распрямляясь, кувыркнулся вперед – а когда вскочил, топор в отведенной руке уже наготове… Двое вышли из ниши в стене туннеля. Еще кто-то шевелился наверху, и Артем отступил на шаг, прижавшись спиной к стенке вагона. Ног он не ощущал…

– Ты кто такой? – спросил пискляво один из тех, что стоял у стены. – Мы тебя не видели. Ты за ними шел?

– За… кем?

– За неправильными. Сюда зашли три неправильных гада с источниками тьмы. У Драча до сих пор не видят глаза. И болят.

– А где они теперь?

– Это наша добыча. Да. Наша добыча. Что у тебя вместо глаз?

– Вы их поймали? Или убили?

– И поймали, и убили. Добыча. Завтра будет еда. Что у тебя вместо глаз?

– Я следил за ними…

– Это вещь, чтобы следить?

– Да. Зачем вы их убили?

– Мясо. Хорошее свежее мясо. Лучше собак. Ты хотел сделать другое?

– Да. Но теперь…

– А что ты хотел сделать?

– Я не могу этого сказать.

– Ты должен сказать. Ты человек света. Значит, наш брат. Родом откуда ты, брат?

– Я… я из коммуны.

– Где это – коммуна?

– Это не очень далеко… но надо идти через верх.

– Через тьму?

– Да. Через тьму.

– Мы умеем ходить через тьму.

Источник тьмы, подумал Артем. Идти через тьму. Он вдруг понял все.

– А как у вас в коммуне живут люди? Вы тоже готовитесь?

– Конечно.

– Ваш Наставник кто? – так это и было произнесено – с большой буквы.

– Краюхин, – гордо сказал Артем. – Нашего Наставника зовут Краюхин. Я его сын.

– Ты – сын Наставника? И ты просто так ходишь, один?.. И следишь за неправильными?

Артем почувствовал вдруг, что внутренняя исступленная дрожь вот-вот выплеснется в наружную трясучку, и тогда все. Запрыгала нога…

– Я устал, – сказал он капризно. – Хочу сесть.

– Садись, – разрешили ему.

– Я сын Наставника, – он оглянулся, демонстративно посмотрел назад и вниз. – Мне нельзя сидеть на твердом.

* * *

С Алисой уже было так – и в лапах того полубезумного перса, и потом… нет, об этом нельзя вспоминать, нельзя! – когда она сжималась и пряталась внутри собственного тела, и тело от этого становилось деревянным, бесчувственным. Даже удары гасли в нем… Прыжки машин, клекот моторов, мокрые плечи угрюмых мужчин… заросли, ржавые рельсы, грязевое море без дна… дождь, дождь. Дождь. Краюхин, стальной несгибаемый столп, телефон у щеки и генеральский уверенный баритон, но лицо почему-то будто вдавлено внутрь, и вместо глаз – лужицы страха. Потом – полощущийся прерывистый свист, светящийся марсианский треножник бродит где-то вдали…