Там за Вороножскими лесами. Зима
Шрифт:
Двое дружинников полезли на дерево снимать несчастного, они с трудом расцепили окоченевшие руки и стащили парня вниз.
– Не жилец, - глядя на мертвенно-белую кожу, заявил Проня, с явным сожалением отдавая для незнакомца кожух.
– До ста лет проживет, - весело отозвался Горшеня, быстро растирая бедолаге пальцы ног и ступни, - живучий! Вы мне две сумы найдите, я их разрежу, да ему обувку справлю. В мороз босиком негоже бродить.
– А мои сапоги где?
– прошептал незнакомец.
– Вот те раз!
– всплеснул руками десятник.
– Да откуда
– Отдайте, они старые, поношенные, вам за них ничего не выручить, а это отца память. В них помереть хочу!
– парень разволновался, вцепившись в руку Горшени.
– Видать у тебя от холода разум помутился, - старый вой по-отцовски похлопал несчастного по плечу, и принялся перевязывать холстиной раненую лодыжку.
– Мы тебя, мил человек, первый раз видим, и уже босого.
Ярким озорным пламенем вспыхнул костер, от него сразу же пошла горячая волна. У несчастного порозовели щеки, до этого скрюченные пальцы рук медленно стали разжиматься.
– Воду ставь, кипяточку ему надобно хлебнуть!
– крикнул Горшеня Проньке, продолжавшему в сторонке оплакивать свою шубу.
– Ты кто?
– обратился к незнакомцу уже Демьян.
– А вы кто?
– испуганно оглядываясь, вопросом на вопрос ответил парень.
– Вот ведь, нахал!
– возмутился Пронька.
– А еще в моем кожухе сидит!
– Ты кто?
– повторил Демьян, без злобы, но по тверже.
– Не скажу, пока сами не скажитесь, - глаза незнакомца зло сверкнули.
– Вот ведь волчонок!
– ахнул Первуша, - Ты как с боярином то разговариваешь, неблагодарный!
– Оборотень он!
– заорал Пронька, часто крестясь и пятясь назад.
– Голый в мороз, да еще среди волков, точно оборотень! От того нечистый и не сказывается!
– Сам ты оборотень!
– разозлился парень, показывая на груди веревочку с распятием. Демьян понял, что этого хоть в костер кидай, все равно не ответит, пока своего не добьется. Отчего-то этому бедовому необходимо первым узнать, кто они - люди спасшие его.
– Мы - куряне, отстали в метель от своей дружины. А ты?
– боярин вопросительно посмотрел на незнакомца.
– А чего куряне у нас забыли?
– не унимался парень.
– У нас. Стало быть, ты местный?
– поймал его на слове Демьян.
Незнакомец угрюмо молчал.
– Послушай, - Олексич присел на корточки рядом с парнем, - мы людей, что тебя обидели, не знаем. Я тебе в том, чем хочешь, побожусь. Сами от них за курганом прятались, ждали пока уйдут. Ежели ты нам не скажешь, кто ты и откуда, мы тебя домой не сможем вернуть.
Лицо у парня дрогнуло, Демьян понял, что «бредет» в нужную сторону.
– А так отвезем тебя, куда скажешь, - продолжил он ласковым голосом.
– А грабить твоих мы не станем, да и подумай, что у вас возьмешь-то после этих. Ведь все, наверное, подчистую вынесли, так?
– Так, - вздохнув, согласился парнишка.
– Ну, так куда тебя везти?
– К дивам.
– Куда?
– не понял боярин.
– К дивам, - повторил незнакомец, - в Печерский Успенский монастырь. Я послушник,
– Монастырь меловой, прямо в горе?
Афанасий утвердительно кивнул.
– И много вас там?
– Пять старцев и я, и еще один в затвор ушел смирения ради, по весне к нам вернется.
– А обидчики ваши кто?
– Бродники [2].
– А веры какой? Поганые [3]?
– влез в разговор Первуша.
– По нашему говорили, и кресты у всех на шее висели, - Афанасий шмыгнул носом.
– И что же они Божий монастырь разграбили?
– Все вынесли, что только можно: образа, книги, кадила медные прихватили, даже лжицы для причастия. Курочек наших порубили, коз забрали, здесь в лесу закололи, ироды. Хорошие козочки были, молока много давали. И муку, и жито [4], все выгребли, старцам ничего не оставили. А на верху клети деревянные у нас стояли, так подожгли из озорства одного. Меня забрали, чтобы в Орде на рынке продать, а старцев трогать не стали, за них никто цену не даст, - как недавно отрок упорно молчал, теперь он говорил, обрушивая на слушателей словесный поток.
– А могли бы и еды игумену Стефану оставить, для своих же, для раненых. Они у нас своих раненых кинули, мол, не жильцы, помрут скоро, так вы их погребите по православному.
– Раненых?
– сумел вклиниться Горшеня.
– А откуда они в монастырь ваш заявились?
– Из-под Вороножа, оголодали они и заставу разграбить хотели. Да воевода там толковый, осаду крепко держал, а потом ему неведомо откуда помощь пришла. Разбили нечестивцев, по разговору, много их там полегло.
– Так это ж наши подошли!
– радостно вскрикнул Пронька, и тут же осекся под суровыми взглядами обоих десятников.
– Про то я не знаю, а раненых четверо, все тяжелые, - продолжил Афанасий, - а отец Стефан увозить меня не давал, так они его плетью стегнули, а он упал...
Парень отер слезы.
– А на яблоне ты как раздетым оказался?
– поинтересовался Демьян.
– На ночлег стали, так они меня связать, хотели, чтобы не убежал, а старший их и говорит: «Нечего с веревками возиться, разденьте, да пусть у костра сидит. Куда он денется». А я под утро взял и побежал, уж и не знаю зачем. Буд-то мне шепнул кто-то: «Беги». В сумерках о корягу вот ногу распорол, а как совсем рассвело на старую тропу вышел, а тут волки, я от них, да на дерево, а они караулить... засыпать начал, вцепился покрепче, чтобы не сорваться, а тут вы... Вот и все...
– Пальцами пошевели, чуешь?
– спросил Горшеня.
– Чую.
– Как же ты, Афонюшка, ноги-то не отморозил?
– Не знаю, - пожал плечами послушник.
[1] - Полуночь - здесь север.
[2] - Бродники - здесь в значении разбойников, вольных людей, не подчиняющихся ничьей власти.
[3] - Поганые - не христиане, язычники.
[4] - Жито - зерно.
4.
Вот и дивы! Коренастые меловые столбы нависли над закованной льдом Тихой Сосной - великаны, тянущие седые головы к небу, но вросшие ногами в округлую гору. Чудо, созданное ветрами там, где лес и степь кланяются друг другу.