Тамара и Давид
Шрифт:
— Клянусь чалмой пророка, вы не дорожите вашей жизнью! Кто позволил вам вступать на священную землю, где обитает царь царей, великий султан Дамаска и Египта? Разве вы не знаете, что обрекаете себя на верную смерть, никто не даст вам пощады?
— Мы едем по повелению могущественного из монархов, короля Филиппа Французского, — ответил Густав на арабском языке. — Мы везем подарки великому султану Саладину, а также письмо ему от короля Филиппа.
Густав говорил уверенно и спокойно, так как хорошо знал нравы мусульман и умел приобретать их уважение и доверие. При имени Саладина всадники соскочили с коней, простерлись ниц в знак почтения и преданности тому, кого они называли «десницей пророка», быстро проверили
— Сегодня на рассвете наш великий повелитель, царь царей, отбыл на несколько дней в Дамаск, дабы найти там отдохновение от ратных подвигов.
— Как отбыл? Не может того быть! — не удержавшись, воскликнул Гагели тоже по-арабски, чем вызвал большое удивление Густава. — Вчера он участвовал в сражении, я видел его! Ты, наверное, ошибся или не хочешь пропускать нас?!
Лицо всадника сделалось печальным. Он на минуту задумался, как бы колеблясь: открыть им истину или нет, но, видимо, охваченный страхом, не посмел ничего сказать.
— Клянусь аллахом, я не лгу! Ангелы защитили жизнь его! Воздадим хвалу пророку! — загадочно и коротко проговорил он.
Эти странные слова еще больше смутили Гагели, он сразу потерял надежду на быстрое освобождение Сослана.
— Да разрешит тебе твоя мудрость, служитель пророка, поведать мне следующее, — обратился к нему Гагели. — Вчера в сражении мы потеряли одного воина, который попал к вам в плен. Его печальная участь терзает мою душу! Я, как верный слуга, хотел бы знать — последовал ли он за вашим великим султаном или же остался здесь дожидаться его возвращения?
Вопрос Гагели вызвал изумление у сарацин и, спустя некоторое время, один из них ответил:
— Много пленных было захвачено вчера нашим великим повелителем. Царь царей не издал еще распоряжения, что делать с ними, так как внезапно отбыл в Дамаск. Иные из них нашли себе достойную смерть на кострах, зажженных в честь одержанной нами победы.
Гагели пришел в отчаяние, услышав такой ответ, но отчаяние и заставило его принять решение, от которого он не отступил бы, если бы ему даже угрожали смертью.
— Едем в Дамаск! — воскликнул он, обращаясь к своим спутникам. — Я должен во что бы то ни стало получить свидание с Саладином и добиться освобождения моего господина.
— Твой господин, наверное, сожжен на костре и давно обратился в пепел, — не без удовольствия пробурчал Рауль, завидовавший славе Сослана. — Король не поручал нам ехать в Дамаск, и мы должны вернуться обратно.
Но Густав посмотрел на дело иначе и, подумав, сказал Раулю:
— Почему бы нам не поехать в Дамаск? — и, обратясь к Гагели, деловито прибавил: — Дамаск — город богатый, полный всяких развлечений. Мы бы охотно согласились побывать в нем и, подобно великому султану, отдохнуть там от ратных подвигов. Но король Филипп, столь щедрый к твоему господину, не дал нам золота на такую приятную прогулку. Потому мы не можем следовать за тобою. Поезжай один, пускай сарацины проводят тебя, а мы с письмом и грамотами вернемся обратно к королю Филиппу.
Находясь в возбуждении и безмерной тревоге за Сослана, Гагели не обратил внимания ни на испытующий взгляд Густава, ни на слова его, таившие в себе вместе с насмешкой очень коварное предложение.
Боясь, что они уедут и увезут с собою письмо к Саладину, которое пока являлось для него единственной надеждой к спасению Сослана, он необдуманно заявил:
— В золоте у нас нет недостатка, благородные рыцари! Если вы согласны следовать за мною в Дамаск, то вы будете хорошо награждены за ваше усердие. Эти воины, — сказал он, указывая на сарацин, — также получат щедрую награду, если согласятся сопровождать нас до Дамаска. Помогите мне спасти моего господина!
На лице Густава появилась довольная
— Смотри, не вводи в заблуждение благородных рыцарей, — предостерегающе сказал он. — Иначе понесешь наказание за обман и повредишь своему господину.
Гагели подтвердил свое обещание, но в волнении не заметил, как Рауль и Густав обменялись между собой многозначительными взглядами, сопровождая их какими-то непонятными знаками. Вслед за этим Густав сделался любезным и общительным и твердо заявил, что берет на себя устройство всего дела. Он, не медля ни минуты, договорился с начальником отряда и сделал это так умело, проявил такую распорядительность, что тот не оказал ни малейшего сопротивления и выразил согласие исполнить его требование. Они вместе поскакали в Дамаск, надеясь прибыть туда вслед за султаном. Густав успокоил Гагели заверением, что немедленно после приезда он устроит свидание с Саладином и добьется освобождения его господина.
_____
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА I
Между тем Давид Сослан претерпевал все злоключения своего неожиданного пленения. Сарацины, принявшие его за нечистого духа, как только он попал в их руки, настойчиво требовали немедленной казни. В то же время устрашенные его силой, они трепетали перед своим пленником, и никто из них не решался приблизиться к нему, чтобы обезоружить. Сослан несколько минут стоял один, окруженный сарацинами. Если бы его конь не пал в битве, он прорвался бы через неприятельскую цепь и умчался к своему стану, но пеший и изнемогавший от усталости, он не мог ничего сделать для своего спасения и покорился печальной неизбежности. Угрюмое молчание, царившее среди сарацин, было прервано появлением эмира, который с удивлением посмотрел на неподвижно стоявшего великана и оцепеневшую перед ним толпу сарацин.
— Клянусь Мухамедом, — промолвил он, невольно разделяя чувство страха соплеменников, — земля еще не носила на себе такого человека. Ни один из нас не отойдет в рай, прежде чем не отправит в ад сего демона, который один больше истребил львов ислама, чем целые полки христиан вместе взятые.
Он говорил по-арабски, будучи уверен, что Сослан не понимает его речи, и возбуждал против него фанатизм своих единоверцев. Однако они предпочитали, чтобы эмир сам отправил в ад этого страшного демона, не обращаясь к ним за помощью. Но хотя эмир и славился ловкостью и проворством, тем не менее он никак не решался вступить в единоборство с таким неустрашимым рыцарем.
Сослан, понимая, что подобная нерешительность не могла продолжаться долго и он будет с боем или без боя обезоружен и схвачен мусульманами, решил действовать иным способом, могущим защитить его лучше меча и открытой силы.
— Клянусь моим мечом, храбрый эмир, что тебе нечего желать моей смерти, так как я случайно попал к крестоносцам и прибыл в Палестину вовсе не сражаться против великого султана. Да будет тебе известно, что я принадлежу к народу, который пользуется особыми милостями и благоволением твоего могущественного повелителя и находится с вами в мире и согласии.