Тамо далеко (1941)
Шрифт:
Я чуть не застонал — это же одуреть можно! Но Заманов заметил мою вытянувшуюся рожу и подсластил пилюлю:
— Визиты и чтение разрешаю, за сим пока все. Ступайте, кадет, отдыхайте.
Вечером, после чая, примчался Сергей, принес книги и сногсшибательные, с его точки зрения, новости — правительство генерала Симовича подписало договор с Советским Союзом! Брат глядел на меня широко распахнутыми глазами и все спрашивал, что теперь будет, придут ли красные?
— Война будет, — не стал я щадить младшего.
— С немцами? — потерянно выдохнул Сергей.
—
Подумал наладить брата добыть мне одежду, но поглядел в его чистые глаза и понял, что нет, не выгорит, не поймет кадет Сабуров 2-й таких запросов кадета Сабурова 1-го. Сергей убежал, время шло к отбою, а я чертыхался: одежды нет, денег нет, что дальше — неясно. На карту хотя бы посмотреть, где там Бела Црква, а то проснешься, а кругом война и немцы.
Попробовал читать, но при слабом свете ни Чехов, ни Лермонтов в голову не лезли, так что сразу после обхода фельдшера я накрылся с головой и залег спать впрок, бог весть когда в следующий раз высплюсь.
И оказался более, чем прав — на рассвете меня разбудил странный гул, сперва нараставший, а потом постепенно удалявшийся на север. Несколько минут я лежал, уставившись в потолок, а потом меня словно подбросило — это же самолеты!
Накинув халат, я встал и открыл дверь из палаты, просто прикинуть, в какую сторону бежать, если вдруг начнут бомбить и Белу Цркву. В коридоре я столкнулся взглядом с глазами по пять копеек — дневальным стоял кадет еще моложе Сергея, класс четвертый, наверное. Их так и прозывали — младенцы.
— Господин Сабуров, — обратился он ко мне, изо всех сил пряча испуг, — это пушки?
— У тебя карта есть? — ответил я вопросом на вопрос.
Младший замер, потом подумал и отрицательно покрутил головой.
— Ладно, — чуть не чертыхнулся я, — что там на севере?
— Вршац!
— Растояние?
— Двадцать пять километров! — тут же отрапортовал кадет.
— Большой город?
— Не очень, станция зато большая…
— А, значит, полетели ее бомбить, — заключил я, припомнив, что Владимиру Сабурову неделю назад доводили информацию о строительстве немцами полевого аэродрома в Румынии, совсем рядом от границы. — Война, младенец, будь она неладна.
Вот немцам новая взлетная полоса и пригодилась: сквозь тихую и холодную ночь до нас донеслись глухие звуки разрывов. Услышали их не только мы с дневальным, вскоре по всему корпусу началось шевеление. В сером сумраке через двор, застегиваясь на ходу, пробежал воспитатель Чудинов, будто не зная, что в военное время вид бегущего полковника вызывает панику.
Сыграли побудку — по моим ощущениям, примерно минут на пятнадцать раньше распорядка. Недоспавшие кадеты громыхали ботинками по полам взлеток и умывален, под водительством вице-унтер-офицеров и вице-фельдфебелей строились во дворе. Потом их распустили на завтрак, а через полтора часа снова собрали на плацу, видного как на ладони из окна лазарета.
— Господа! — откашлявшись, начал генерал
Строй темно-синих шинелек заволновался и зашептался, но воспитатели быстро водворили порядок.
— Нам сообщили из Белграда, что итальянские и германские войска начали обстрелы и бомбардировки югославской территории! Наш долг — соблюдать спокойствие и выполнять указания властей Королевства. В связи с чем увольнения в корпусе отменяются до особого распоряжения. Для несения службы будет привлекаться усиленный наряд, особенно в части охраны корпуса. Господа воспитатели, разведите кадетов по занятиям.
— Корпус, равняйсь! Смирно! — вылез вперед дежурный офицер. — Напра-во! Шагом… марш!
Бумкнул барабан оркестрика, взвыли трубы и сотни две обескураженных мальчишек в возрасте от девяти до восемнадцати лет потопали в классы.
Директор корпуса отложил рапорт полковника Чудинова и вопросительно уставился на врача. Доктор Заманов чуть подвинулся на стуле и коротко доложил:
— Физически кадет Сабуров полностью здоров, наблюдается некоторое торможение и дезориентация. Природу обмороков я пока объяснить не могу, требуется глубокое обследование, м-да…
— Боюсь, у нас нет на это ни времени, ни возможностей, — вклинился в паузу генерал.
— Именно так, Александр Григорьевич, именно так. К тому же, я не могу исключить появление рецидивов, м-да. Полагаю, что с точки зрения интересов корпуса необходимо кадета Сабурова отчислить.
Полковник Чудинов прикусил ус.
— Николай Алексеевич? — перевел на него взгляд Попов.
— Жаль терять способного кадета, — досадливо ответил воспитатель, — но, боюсь, иного выхода в сложившихся обстоятельствах у нас нет.
Генерал раскрыл лежащую на столе кожаную папку, вынул отпечатанный на машинке приказ и передал его для ознакомления полковнику и доктору. Как только лист вернулся на стол, генерал макнул перо в чернильницу и поставил на листе подпись, следом расписались и воспитатель с доктором.
— Пригласите Сабурова, — распорядился генерал, прокатывая бронзовый пресс-бювар по свежим чернилам.
Через несколько минут в дверь постучал дневальный и после разрешения впустил в кабинет молодого парня в больничном халате — среднего роста, хорошо сложенного, светловолосого и сероглазого, с немного выдающимся вперед подбородком и небольшой горбинкой на носу. Чудинов подавил вздох и уставился в угол.
— Ознакомьтесь, — передал вошедшему приказ директор корпуса.
Сабуров принял лист, прочитал, криво усмехнулся и протянул его обратно, даже не потрудившись встать ровно.
— Доктор Заманов не исключает повторных помрачений в будущем, — раздраженный неподобающим кадету поведением начал Попов. — Посему на основании врачебного решения, с сего дня вы из корпуса отчислены. Родительницу вашу мы уведомим в ближайшее время. Извольте сдать форму и выданное вам корпусное имущество.
И тут Сабуров удивил: