Таможня дает добро
Шрифт:
Казаков немедленно объяснил, что всё это либо растащено поселенцами на сувениры, либо приспособлено к делу; то же немногое, что удалось сберечь от расхищения, передано в музей — и почему бы им сегодня же не посетить его?
Возражений не нашлось. В лагуну решили возвращаться по воде — Пётр сидел на вёслах; его спутница устроилась на кормовой банке и, прикрывшись кружевным зонтиком от лучей вечернего солнца (что, если честно, вовсе и не требовалось — зато придавало ей очарование тургеневской барышни, катающейся в лодочке по пруду в папенькином поместье), рассматривала проплывающие мимо берега. Плаванье не заняло много времени и обошлось без происшествий, если не считать попавшегося по дороге пляжа — с ослепительно белым коралловым песком, парой полотняных грибков и кучкой переселенческой молодёжи — причём женская её часть принимала водные
Пётр, обрадованный переменой темы, заверил что да, конечно, он всё помнит, и давно бы уже выполнил обещание, если бы не одна пустяковая мелочь: упомянутый энциклопедический словарь сейчас на Земле, в его московской квартире но есть одна загвоздка. Вот вернётся «Клевер», и тогда… правда, придётся подождать, буксир ходит на Бесов Нос через Зурбаган, а потом ещё оттуда надо добраться до Москвы — получается не меньше полутора-двух недель в обе стороны. Но если глубокоуважаемая Вера Павловна не хочет ждать так долго, — тут он выложил давно заготовленный козырь, — то почему бы ей не составить ему компанию в рейсе на Землю? Её присутствия для ухода за Дзиртой больше не требуется, девушка уверенно идёт на поправку — и если госпожа Борецкая не слишком торопится назад, в свой Пост Живой- то остаётся только дождаться «Клевера», который должен прибыть не позже, чем через двое суток.
Приглашение было с восторгом принято. Вера Павловна заявила, что всегда мечтала побывать на родине предков, увидеть своими глазами то, о чём раньше только читала в немногих вывезенных крымскими беженцами книгах. Только раньше такой возможности, и даже надежды, что она когда-нибудь появится, не было, зато теперь…
На этих словах нос надувнушки мягко ткнулся в дощатый пирс. Пётр, старательно изображая опытного морехода, вылез на берег, ухитрившись при этом не опрокинуть лодку и даже не свалиться в воду, окатив спутницу ещё одной порцией солёных брызг — как будто мало их её досталось во время недолгого морского перехода! — и они вместе направились в посёлок. Вера Павловна чинно продела ручку под локоть спутника; довольный донельзя Казаков разливался соловьём, описывая перспективы посещения Москвы — и оба не обращали внимания на взгляды колонистов, которыми те провожали парочку по дороге ратушу, где и находился музей.
На осмотр первого зала — небольшой комнаты, размерами уступающей спальне малогабаритной «двушки», в которой Казаков обитал в Москве, — ушло меньше десяти минут. Представленные здесь экспонаты относились к первым дням и основания колонии. Вера Павловна остановилась возле стенда с с фотографиями прибытия передовой партии колонистов, так называемых «квартирьеров» — высадка с «Клевера» и обустройство первого, тогда ещё палаточного лагеря. Казакову всё это напомнило сцены из его кээспэшно-студенческой молодости — те же весёлые молодые лица, гитары на плечах, костерки с висящими на них плоскими алюминиевыми канами, шест с двухсторонним указателем, на котором аэрозольным баллончиком с краской были выведены сакраментальные «М» и «Ж». Разве что, вместо брезентовых штормовок на переселенцах красовались яркие куртки, на смену брезентовым «абалакам» и станковым «ермакам» пришли камуфлированные «колбасы» из «Сплава» и их разноцветные импортные близнецы, а камера запечатлела на берегу отнюдь не пасторальные берёзки и камыши с осокой, а пальмы и каменные глыбы, занесённые коралловым песком… Что касается Веры Павловны — то она долго рассматривала фотки, на которых переселенцы по узким дощатым сходням вереницей спускались на песок, на горы ящиков, мешков и прочего скарба, наваленные в двух шагах от уреза воды — после чего со вздохом сказала, что и её предки, наверное, вот так же выгружались с севшего на камни «Живого» — перебирались на берег по узким дощатым сходням, перетаскивали небогатый скарб, который удалось захватить с собой в эвакуацию — а потом долго, очень долго стояли, не понимая, что им делать дальше, в этом чужом для них мире… Казаков хотел, было, возразить, что переселенцы острова Валуэр ни о чём таком не гадали — место для высадки «квартирьеров» было намечено заранее, обязанности каждого расписаны, действия продуманы, грузы тщательно отобраны — но его спутница уже отвернулась от стенда и направилась в соседний зал. Пётр пошёл за ней, предвкушая, как будет рассказывать про поиски на брошенном корабле (экспонаты второго «зала» были, по большей части, с него) — но женщина, едва переступив порог, замерла, как громом поражённая.
— Это что… это откуда? — она показывала на стенд, в котором под плексигласовым колпакомстоял череп. Очертаниями напоминающий те, что принадлежат «хомо сапиенс», он отличался от них массой режущих взгляд деталей — вытянутыми лицевыми костями, челюстными режущими пластинами, глубокими, непривычной формы глазницами и гребнями-наростами на височных долях, макушке и затылочной кости. В середине выпуклого лба зияло, словно
— А, это? Это всё, что осталось от тех, кто напал на корабль, который мы с вами сегодня осматривали. Вообще-то там полно было таких черепушек, как и других костей — они тут, в соседнем стенде. Если судить по этим останкам — неприятные были существа, и я искренне рад, что мы не застали их на острове. А что черепушка пулей пробита — так это не наших рук дело, кто-то другой постарался, задолго до того, как мы тут появились…
Действительно, кости, разложенные на куске зелёной ткани -фрагмент грудной клетки, напоминающей человеческую, но узкой и сплющенной с боков, и часть руки, три оченьдлинных пальца с четырьмя фалангами и острым когтем, похожую на клешню какой-то неведомой твари — не вызывали желания встретиться с их обладателями или их родичами. Казаков собрался уже рассказать, как Сергей, только вступив на берег острова, выкопал точно такой же череп из-под прибрежного валуна, как поселенцы уже потом обшарили береговую черту в поисках других таких же «захоронений», но ничего не нашли — но Вера Павловна не дала ему этого сделать.
— Говорите, на острове вы троллей не видели? А откуда же они тогда взялись?
Пётр совсем было собрался изложить одну из теорий, объясняющих появление гребнеголовых — изобретать их было излюбленным занятием поселенцев — и поперхнулся, поняв, как она назвала это существо.
— Кхм… вы сказали — тролли? Позвольте, значит, они вам знакомы?
— Не то, чтобы лично… — женщина невесело усмехнулась. — Приходилось видеть мёртвых и даже препарировать — вернее сказать, ассистировать доктору Вересову, производившему вскрытие. Эти существа — автохтоны, коренные обитатели нашего мира. Мы называем их троллями и воюем с ними уже больше ста лет, как воевали с этими существами те, кто прибыл туда до нас. И, можете поверить мне, Пётр Петрович, — она снова усмехнулась, — вашим друзьям на самом деле очень повезло, что они, в отличие от моих предков, не застали их на этом острове! Иначе, боюсь, вы не смогли бы устроить для меня сегодня эту замечательную экскурсию. А что до дырки от пули — она кивнула на «третий глаз» — то можете не сомневаться, это самый подходящий способ общаться с троллями. И, если вам когда-нибудь придётся встретиться с одним из них лицом к лицу — ещё одна улыбка, на этот раз недобрая, как и прищур зелёных глаз, — последуйте моему совету — стреляйте, не раздумывая и цельтесь точно в лоб. Если, конечно, успеете.
* * *
— Что, прямо так и сказала — «стреляй первым, если успеешь?» — я покачал головой. Ну, даёт дамочка, а мы-то её с Дашей сравнивали! Да, брат, ты попал! Я, конечно, человек завистливый — но тут завидовать нечему…
— Младшая сестра Булавина тоже, если помнишь, в итоге оказалась далеко не кисейной барышней. — Пётр ухмыльнулся. — В Ильича собиралась стрелять, как Фанни, прости господи, Каплан. Только вовремя одумалась. А Вера Павловна — ты бы видел, какой у неё револьвер! Я-то, когда она появилась на «Квадранте», понятия не имел, что она при оружии. В саквояже прятала, а мне призналась только после посещения музея. Здоровенная такая пушка, из Зурбагана — чисто ковбойский «Миротворец», ствол в полруки, а уж тяжеленный…
Мы сидели в гостиной нашего зурбаганского дома — того, что выстроили на пепелище, оставшейся от прежней резиденции мастера Валуэра. От старого дома сохранился, разве что, подвал — он и сейчас выполнял прежнее предназначение, скрывая, кроме бочонков с местным вином, ещё и массивный сейф.
Казаков, едва объявившись в Зурбагане, отбил для меня в Лисс телеграмму-молнию — «Возвращайся немедленно, бросив всё». Кое-как отбившись от упрёков Тави — ну вот, так я и знала, наши отношения у тебя на самом последнем месте! — я действительно бросил всё и направился в обратный путь — по самым оптимистическим расчётам он должен был занять не больше трёх дней. Но — человек предполагает, а кто-то другой располагает; если то, что остатки солярки я доберу из баков ещё не доходя до Дагона, можно было предвидеть, то внезапное изменение ветра на траверзе Гель-Гью оказалось полнейшей и крайне неприятной неожиданностью. В это время года ветра здесь дуют по большей части с зюйда, и когда небо затянуло тучами и задул стылый, напитанный дождевой влагой норд-вест, мне оставалось только идти в лавировку, терпеть выматывающую качку да радоваться, что Тави, разобидевшись за внезапную перекройку планов, предпочла задержаться в Лиссе ещё на пару недель.
Мы сидели в гостиной зурбаганского дома — того, что выстроили на пепелище, оставшейся от прежней резиденции мастера Валуэра. От старого сохранился, разве что, подвал — он и сейчас выполнял прежнее предназначение, скрывая, кроме бочонков с местным вином, ещё и тяжеленный стальной сейф.
— Ладно, Бог с ним, с револьвером, наверное, у них там иначе нельзя. — сказал я. — Не Додж-Сити, конечно, но раз в этих краях бегают такие милые существа — поневоле обзаведёшься пушкой побольше. Кстати, она хоть умеет из него стрелять?