Танцоры в конце времени
Шрифт:
– Если есть вероятность парадокса, да. Я подозреваю, что все это связано с сознанием и пониманием нашей группы того, что составляет Прошлое, Настоящее и Будущее. То есть, Время, как таковое не существует… У мисс Ундервуд вырвалось негромкое восклицание при виде экипажа незнакомца. Экипаж состоял из открытой рамы, собранной из обрезков бронзовых трубок и черного дерева. То там, то тут виднелась слоновая кость, наряду с одной или двумя посеребренными частями и медной катушкой, установленной наверху рамы, прямо под подпружиненным кожаным сидением, обычно устанавливаемым на велосипедах. Перед сидением находилась маленькая панель с приборами и бронзовый полукруг с отверстием для рычагов. В остальном машина состояла из никеля и стекла.
– Это может пригодиться вам, - сказал он, убрав остальные предметы назад в сундук и вновь закрепив застежки.
– Это все, что я могу сделать для вас. И я уже объяснил, что не могу вас взять с собой и почему это невозможно. Вы же не хотите встретиться с самими собой посреди площади Ватерлоо?
– засмеялся он.
– Вы имеете в виду площадь Пикадилли, сэр?
– нахмурившись спросила мисс Ундервуд.
– Никогда не слышал о ней, - ответил путешественник во времени.
– А я никогда не слышала о площади Ватерлоо, - сказала ему.
– Вы уверены, что вы из 1894 года?
Незнакомец почесал щетину на подбородке, выглядя немного обеспокоенным.
– Я думал, что прошел полный круг, - пробормотал он.
– Хм, вероятно, эта вселенная не совсем такая же, как та, что я покинул. Может быть для каждого нового путешественника во времени возникает новая хронология?
Может, существует бесконечное число вселенных?
– его лицо оживилось.
– Должен сказать, что это прекрасное приключение. Вы не голодны?
Мисс Амелия Ундервуд подняла вверх прекрасные брови.
Незнакомец показал на корзину.
– Моя провизия, - сказал он, - пользуйтесь ей, как угодно. Я рискую отправиться без запасов еды до моей следующей остановки - надеюсь, в 1895 году. Ну, мне пора отправляться в путь.
Он поклонился и поднял на изготовку свой хрустальный стержень. Взобравшись в седло, он вставил стержень в бронзовую панель и проделал какие-то регулировки с другими приборами.
Мисс Ундервуд уже поднимала крышку корзины. Ее лица не было видно, но Джереку показалось, что она еле слышно напевает себе под нос.
– Желаю удачи вам обоим, - бодро сказал незнакомец, - уверен, что вы не застрянете здесь навечно. Это маловероятно, не так ли? Я имею в виду, какая бы была находка для археологов, ха, ха! Ваши кости…
Раздался резкий щелчок, когда незнакомец сдвинул свой рычаг, и почти сразу же машина времени начала становиться все менее и менее отчетливой. Медь заблестела, стекло замерцало, что-то, казалось, быстро начало вращаться над головой незнакомца, и вскоре он и машина стали полупрозрачными. В лицо Джерека ударил неожиданный порыв ветра, возникшего ниоткуда, а затем путешественник во времени исчез.
– О, смотрите, мистер Корнелиан!
– воскликнула мисс Амелия Ундервуд, извлекая свой трофей.
– Цыпленок!
Глава 2 ИНСПЕКТОР СПРИНГЕР ВКУШАЕТ ПРЕЛЕСТИ ПРОСТОЙ ЖИЗНИ
В последующие два дня и две ночи определенная напряженность в отношениях, исчезнувшая было перед появлением путешественника во времени, но затем вновь появившаяся, все еще существовала между влюбленными (потому что они были влюбленными - только ее воспитание отрицало это), и они беспокойно спали, вместе, на постели из веток папоротника, где им ничто не угрожало, кроме любознательного внимания маленьких моллюсков и трилобитов, которым теперь в свою очередь, нечего было бояться благодаря корзине, набитой консервами бутылками
Где красная самка-червь взывала о яростной мести,
А прибой мрачно шумел под серебряно-лунным небом,
Где звучал ее хриплый, но когда-то нежный голос,
Сейчас стою я.
Не ее ли призрак этим серым, холодным утром,
Не ее ли это призрак скользнуло мимо?
Джерек энергично выпрямил спину и скинул сюртук, который укрывал его ночью. Увидеть свою любовь таким образом, в обстоятельствах подчеркивающих совершенство ее красоты, затмило все другие мысли в его голове. Глаза Джерека и все его лицо засияло. Он ждал продолжения, но она молчала, откинув назад локоны и поджав самые милые из губ.
– Ну и что же?
– сказал он.
Медленно, сквозь радужную мглу, из тени в свет, показалось ее лицо.
На губах застыл вопрос.
– Амелия?
– он осмелился произнести ее имя.
Веки ее опустились.
– Что это?
– пробормотала она.
– Это было? Был ее призрак? Я жду заключения.
Ее губы искривились, возможно, чуть капризно, но глаза продолжали изучать песок, который она шевелила острым концом своего не полностью застегнутого ботинка.
– Уэлдрейк не говорит. Это риторический вопрос.
– Очень здравая и рассудительная поэма, не так ли?
Чувство сходства смешенного со скромностью, заставило ее ресницы подняться на момент и быстро опустились.
– Большинство хороших поэм являются здравыми и рассудительными, мистер Корнелиан, если они передают… значение, смысл. Эта поэма говорит о смерти - и сам умер преждевременно. Моя кузина подарила его “Посмертные поэмы” на мое двадцатилетие. Вскоре ее так же отняла у нас чахотка.
– Значит вся хорошая литература о смерти?
– Да, серьезная литература.
– Смерть серьезна?
– Во всяком случае это конец, - тут она оборвала себя, сочтя эти слова циничными, и поправилась:
– Хотя, по-настоящему, это начало… нашей реальной жизни, вечной жизни…
Миссис Ундервуд повернулась к солнцу, уже поднявшемуся выше и менее великолепному.
– Вы имеете в виду, в конце Времени? В нашем собственном домике?
– Не обращайте внимания, - она запнулась, затем продолжила более высоким, но очень естественным тоном.
– Это мое наказание. Я считаю, быть лишенной в мои последние часы собрата-христианина в качестве единомышленника.