Танцовщица Гора
Шрифт:
— Я с ней, — поддержала выбор подруги Кара.
— Уверен, что вы обе станете прекрасными лагерными рабынями, — усмехнулся мужчина.
— Думаю, наёмники за этим проследят, — улыбнулась Мина.
— А что на счёт тебя, дорогуша? — спросил он у Телы.
— Пожалуй, я тоже рискну пойти с ними в лагерь Пьетро Ваччи. Я надеюсь, что тот, в чьих руках мне хотелось бы оказаться, всё ещё там. А если его не будет, то я буду просить капитана, вернуть меня в лагерь Ионика.
— Ты выглядишь, как влюблённая рабыня, — заметил мужчина.
— Возможно, Господин, — признала она, смущённо опуская голову.
Насколько же она любила Аулюса, если была готова по своей воле вернуться в чёрную цепь Ионика. А ведь не исключено, что ей придётся носить воду в карьеры, путаясь в сковывающих конечности цепях, и она только время от времени сможет бросить мимолётный взгляд на вершину
— Вы ничего не знаете о том, что случилось с остальными, — предостерёг их мужчина в маске.
— Нет, Господин, — поторопились заверить его девушки.
— Идите, — сказал он.
— А могу я поцеловать Туку на прощанье? — спросила Тела.
— Да пожалуйста, — не стал запрещать мужчина.
Тела подбежала ко мне и, опустившись на колени, крепко обняла меня.
— Я желаю тебе всего хорошего, Тука, — прошептала она, поцеловала в щёку.
— Я тебе тоже всего хорошего, — сказала я ей, и поцеловала в ответ.
Она поспешила вслед за Миной и Карой, и вместе с ними покинула лагерь.
А мужчина в маске встал передо мной. Я испуганно, снизу вверх, посмотрела на него. Немного постояв рядом, и так и не произнеся ни единого слова, он развернулся и подошёл к фургону где, поднявшись по ступенькам, распахнул железную дверь. Потом он вернулся ко мне и, сняв с меня наручники и привязь, поставил меня на четвереньки.
— В фургоне, — наконец заговорил мужчина, — справа, сразу за дверью лежит полный бурдюк с водой, и миска в которой еды на две порции. В передней части фургона, слева, если смотреть от двери, стоит ведро чтобы сходить по нужде.
— Да, Господин, — кивнула я.
— Ступай, — скомандовал он.
— Да, Господин, — повторила я.
Он лично поставил меня на четвереньки, и не дал разрешения подняться на ноги. Не трудно было догадаться каким образом, я должна была войти в рабский фургон. Когда я оказалась внутри, мужчина закрыл за мною дверь. Послышался скрежет засова, лязг цепи и тяжёлое клацанье замков. Я была заперта. Ещё несколько мгновений, сквозь крошечную щель в верхней части двери я мог видеть одну из гореанских лун, но, и эта щель была закрыта и заперта. Я осталась одна в кромешной темноте. На ощупь я исследовала внутренности своей камеры. Нашла несколько одеял на железном настиле, полезная находка, значит, этой ночью мне не грозило замёрзнуть. На стенах фургона обнаружились различные кольца и цепи, так что невольницы внутри, если работорговцы того желали, могли быть дополнительно прикованы. Нашлись и обещанный маленький бурдюк, заполненный водой, и миска с едой. Они были именно там, где он сказал. То же самое касалось и ведра для отходов, стоявшего в другом конце фургона. Можно сказать, роскошь. Что ещё могла пожелать рабыня, кроме, разве что, горячего тела рабовладельца? Я тихонько постучала по внутренней поверхности фургона. Железные плиты отозвались глухим звуком. Я была надёжно заключена в пределах тёмного железного ящика. Побег отсюда был невозможен в принципе, даже если у меня хватило смелости и глупости подумать о таковом. Интересно, думала я, запрягут ли утром в фургон тарлариона, или, по тем или иным причинам он предпочтёт остаться здесь?
Расстелив два одеяла в центре фургона, я вольготно разлеглась на них, по самое горло, укрывшись третьим. Немного полежав, поняла, чего мне не хватало для полного счастья, и подползла к миске с едой. Хлеб, лежавший там, оказался не слишком свежим, но для рабыни сойдёт и такой. Встав на колени и завернувшись в одеяло, я не спеша съела одну порцию и запила водой. Покончив с едой, я возвратилась в центр фургона, к тому месту, где были расстелены одеяла, но не легла, а встала на них, на колени и задумалась. Похоже, ему ничего не стоило продержать меня здесь неопределённо долго. Еду и воду можно было просунуть через узкое, в данный момент закрытое отверстие в основании двери. Здесь имелось ведро для отходов, так что ему не требовалось даже выводить меня на поводке, чтобы облегчиться. Учитывая, что он мог кормить меня через отверстие, ему даже не пришлось бы даже смотреть на меня. Я покрутила головой, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь в темноте. Теперь только его желание определит, сколько времени я проведу здесь. Это было его дело. Он рабовладелец, а я его рабыня. Оставалось надеяться, что его потребности рано или поздно станут для него невыносимыми, и он мог бы вызвать свою собственность, то есть меня, чтобы я удовлетворила их. Хотя с него могло статься,
Я вытянулась на двух одеялах и укрылась третьим. Мне было интересно, собирался ли он уехать отсюда этим утром, или в его планы входило остаться здесь в лесу на какое-то время, и, если да, то на какое именно? Не менее интересно было бы узнать, как долго меня будут держать в этом фургоне. Пока было ясно одно, чтобы узнать ответы на эти вопросы я должна ждать. Я была рабыней.
31. Умиротворение
— Выходи, — приказал он.
Мне показалось, что я провела в фургоне около двух дней. Снаружи снова было темно. Я торопливо повязала свой импровизированный пояс из скрученной ткани и подсунула под него обрывок рабской туники подаренный Тупитой. Коснувшись волос, заволновалась по поводу того, что у меня творилось на голове. Наконец, выдохнув, я встала и поспешила к двери. Он взял меня за руку и поддержал, пока я спускалась вниз по лестнице. Признаться, я была благодарна ему за это, поскольку я уже довольно долгое время провела без движения, и, не слишком уверенно чувствуя себя на своих ногах, не исключено, что могла споткнуться. Снова горел походный костёр, около которого пристроились Мирус и Тупита. Женщина казалась сияющей от счастья. Я была поражена, тем как выглядел Мирус. Казалось, он практически восстановился. Как только мужчина, всё ещё носивший маску, отпустил мою руку, я несмело подошла к Мирусу и встала перед ним на колени.
— Рабыня счастлива, — прошептала я. — что господин выглядит столь окрепшим.
Сказав это, я испуганно опустила голову. Его глаза, вперившиеся в меня, по-прежнему оставались пугающе жестокими. Я не забыла, что осталась в живых только благодаря заступничеству Тупиты.
— Займитесь ужином, — приказал мужчина в маске.
— Да, Господин, — с готовностью отозвалась Тупита. — Ну-ка, Тука, помоги мне!
— Да, Госпожа! — ответила я, назвав её «Госпожа», потому как предположила, что сейчас именно она должна быть старшей рабыней.
Мужчины не поправили меня, таким образом, Тупита, действительно должна быть из нас двоих главной. Теперь от неё зависело, могу ли я, само собой в отсутствии мужчин, обращаться к ней «Тупита», или как-то иначе, в зависимости от того, какое имя у неё могло бы теперь быть. Впрочем, я не сомневалась, что она позволит мне использовать в разговоре с ней её имя, конечно, когда мы останемся наедине. Кстати, она назвала меня «Тука», и не была исправлена, значит, можно быть уверенной, что я всё ещё, или, по крайней мере, пока того желали мужчины, оставалась «Тукой».
Вместе с ней мы приготовили еду на костре. Продукты и посуда нашлись в фургонном ящике. Думаю, и мне, и Тупите доставило немалое удовольствие, готовить для своих собственных владельцев, и надеяться доставить им этим удовольствие, не являясь при этом пага-рабынями или рабочими рабынями. Это — совсем не то же самое, что работать на кухне таверны, или перемешивать в кастрюлях рабочего лагеря варево, которым предстояло накормить, возможно, тысячу работников. Правда, я никогда не готовила в рабочем лагере или даже в таверне, хотя в последней, я время от времени трудилась вместе с Иной, обычно голышом и на коленях, отмывая посуду в тазах. К счастью, именно Тупита по большей части занималась реальной готовкой, в то время как я главным образом наблюдала и подносила. В тот момент, я пожалела, что почти ничего не смыслила в приготовлении пищи. А ведь так хотелось понравиться мужчинам и таким способом тоже. К тому же, я была уверена, что как женщина, я просто должна была уметь это делать. Что, если не это должно было потребоваться от меня? Ну и не в последнюю очередь в моём желании поскорее научиться готовить, играла роль моя боязнь того, что, если я не преуспею в этом, то буду наказана.