Танцуя с Кларой

Белоу Мэри

— Завтра я уеду в Эбури-Корт.

— Как жаль, — сказал он, — что ты не можешь получить свидетельство о разводе по причине простой супружеской измены, правда? Тогда я был бы у тебя в руках, Клара.

Она закрыла глаза и пожелала побыстрее оказаться дома. Они выехали из парка уже несколько минут назад.

— Ты, должно быть, мечтаешь о том, что, когда откроешь глаза, снова окажешься в Бате, а все прошедшие месяцы окажутся дурным сном.

— Да, — согласилась она.

Фредди рассмеялся.

— Ты должна поставить мне в вину еще один недостаток моего характера, — сказал он. — Если бы только я был немного более целеустремленным, Джули вышла бы за меня, и ты

бы избежала всего этого, Клара. Мы никогда бы не встретились. Но я вовсе не был настойчивым. Я позволил ей ускользнуть, и она вышла замуж за Дэна.

«О, Боже. О, Боже».

Наконец ландо остановилось перед их домом. Фредерик спрыгнул и потянулся за ней. На его лице играло циничное, небрежное подобие улыбки. Заметив это, Клара снова уставилась перед собой.

— Я хочу, чтобы в дом меня внес Робин, — сказала она.

Фредерик нетерпеливо фыркнул, не слишком нежно схватил ее и потянул через сиденье к себе, готовясь взять ее на руки.

Ледяным голосом она отчетливо повторила:

— Я хочу, чтобы в дом меня внес Робин.

Последовала пауза, после чего Фредди отпустил ее, развернулся и, не произнося ни слова, вошел в дом. Не прошло и минуты, как появился Робин и перенес ее наверх в личные апартаменты. До их с Гарриет отъезда в Эбури-Корт рано утром она своего мужа больше не видела.

Глава 14

Ненависть к самому себе иногда может достигать таких глубин, что человек оказывается пугающе близко к состоянию безысходности. На следующее утро после поездки с женой в парк Фредерик был очень близок к этому. Он шел домой, все еще одетый в вечерний костюм, чувствуя себя грязным, нечесаным и небритым. Грязным больше всего.

Вчера он все-таки присоединился к Арчи за ужином в клубе «Уайтс» и выпил немереное количество вина, а после него — еще множество стаканов портвейна. После этого его вечер развивался по вполне предсказуемому сценарию. Вернее, ночь. Видимо, Лиззи ничего не сказала Аннет. Его без проблем впустили и предоставили ему новую девушку, совсем молоденькую, которая явно работала там не слишком долго, хотя, конечно же, не была девственницей. Но он просто воспользовался ее умением, и несколько раз она стонала от боли, когда он был с ней намеренно груб. Прежде чем уйти, он оставил ей щедрое денежное вознаграждение, хотя знал, что ей строго-настрого запрещено принимать личные подарки. Уходя вместе с Арчи, он все еще ощущал себя насильником.

— Неприятности в раю? — спросил лорд Арчибальд.

— Я даже думать об этом не хочу, Арч, — сказал Фредерик. — А уж говорить об этом и подавно.

Больше они не говорили.

А после были игра и пьянство — скорее в каком-то частном доме, чем в клубе. Затем, когда было уже совсем светло, он проснулся, вернее, пришел в сознание на кровати в том же самом доме с головой тяжелой, как свинцовый шар, и еще большей тяжестью на душе. Он осторожно огляделся. По крайней мере, ни рядом с ним, ни вообще в комнате не было голой женщины. Эта мысль немного его утешила, пока он не вспомнил о той девушке у Аннет. И об игре в карты, во время которой, насколько Фредди помнил, он лишился порядочной суммы денег. И о том, сколько он вчера выпил.

Игра в карты, пьянство и распутство — все это он мог в мгновение ока бросить, стоило ему только захотеть. Это был вопрос простой силы воли. Он прикрыл глаза рукой, заслонив их от режущего дневного света. Да, он мог отказаться от всего этого. Когда ад замерзнет. Может быть.

Он устало брел по направлению к дому, чувствуя себя запятнанным. Понимая, что он будет чувствовать себя так же даже после

того, как по возвращении домой примет горячую ванну и побреется. Осознавая, что он, возможно, никогда уже не сможет почувствовать себя чистым. Или отмыться от этого.

Сначала, когда он проснулся, а потом оделся и потащился на улицу — все в доме еще спали и никто его не остановил, — он забыл о событиях предыдущего дня. Теперь же воспоминания о них молотками стучали у него в висках.

Джули отомстила ему и все рассказала Кларе. А он, благородный человек, терзаемый чувством вины, болью и отчаянием, выплеснул весь поток циничной ярости, обрушив его на самое драгоценное, что у него оставалось. Свою жену.

Среди всего прочего, он сказал ей, что с момента их свадьбы спал с дюжиной женщин или даже больше. Вероятно, она и так знала об этом. Клара была неглупа. Но в обществе считалось необходимым защищать жен от неприятной действительности, а именно от безошибочного знания того, что их мужья им изменяют. Он нарушил одно из самых строгих табу светского общества. И — что гораздо важнее и хуже — он очень сильно ранил ее. Она могла не любить его и знать, как на самом деле обстоят дела, но как, наверное, больно и унизительно услышать всю неприглядную правду от собственного мужа. Он, должно быть, заставил ее почувствовать себя женщиной еще в меньшей степени, чем она чувствовала раньше.

Он сделал это с ней. За одно это он заслуживал расстрела.

Ему придется извиниться перед ней, подумал он, приближаясь к дому и бросая взгляд на пустые окна. Конечно, извинение было ничтожно малым искуплением за его поступок, но он должен был попросить у нее прощения. И одновременно дать обещание измениться, если только она сможет найти в себе силы побороть то отвращение, которое она должна была к нему испытывать. Он мог измениться, и он изменится. Дело было в простом желании сделать это. А он этого хотел. Он был сыт по горло другой частью своей жизни. Одна только мысль о прошлой ночи вызывала у него тошноту сильнее, чем все еще не прекратившаяся головная боль.

Войдя в дом, он прошел прямо в свои комнаты и приказал принести горячей воды для ванны и свои бритвенные принадлежности. Он собирался очиститься хотя бы снаружи, прежде чем предстать перед Кларой, хотя и горел нетерпением сделать это без промедления. Он собирался начать новую жизнь и был полон желания начать ее — рядом со своей женой. Вместе с ней он сможет сделать это. Но было бы невежливо пойти к ней прямо сейчас. Он подождет, пока он не приведет себя в порядок.

Час спустя, слишком сильно нервничая, чтобы сразу пойти в ее гостиную, как он сделал бы в обычной ситуации, он послал своего камердинера спросить, не окажет ли она ему честь, приняв его. Такая формальность в отношениях между мужем и женой могла бы показаться чрезмерной, но он прекрасно осознавал, что она могла просто не захотеть его видеть. Ему, вероятно, придется проявить недюжинное терпение, мучительное для него, и посылать ей такие сообщения в течение всего дня, пока она не смягчится и не согласится его принять.

Его камердинер вернулся.

— Миссис Салливан нет дома, — сказал он.

Фредерик нахмурился. Нет дома? Так рано?

— Вы выяснили, куда она отправилась? — спросил он.

— Я полагаю, в Эбури-Корт, сэр, — ответил с каменным лицом его камердинер.

«Я вернусь завтра в Эбури-Корт». Фредерик вновь и вновь слышал слова, которые она произнесла вчера в экипаже. Он забыл. А она, выходит, сдержала слово.

— Когда она уехала? — спросил он.

— Полагаю, немногим более получаса назад, сэр, — ответил камердинер.