Танцующая на лепестках лотоса
Шрифт:
— Всего один день. Потом я должен буду продолжить тренироваться.
— Целый день, чтобы я тебя подлечила. Я справлюсь с этим.
Перед их навесом прошла группа сиамских воинов в нарядах один пестрее другого. Обнимая друг друга за плечи, они со смехом шли вдоль реки.
— Они странные солдаты, — сказал Вибол, опуская голову на свернутую шкуру оленя.
— Почему?
— Иногда они поют во время схватки. И эти песни придают им сил.
— Может, и тебе следовало бы петь.
— Кхмеры и без того всегда сильные. Петь нам необязательно.
Она заметила у
— Расскажи мне про прошлую ночь. Вас так долго не было.
— А отец тебе ничего не рассказывал?
— Рассказывал, но, возможно, он что-то упустил.
Вибол вытер пот со лба.
— У нас был военный совет. Там присутствовали король и королева, а также несколько десятков кхмерских и сиамских командиров.
— И вы?
— Ну, и мы тоже. Благодаря плану Прака. В начале совета король попросил Прака рассказать о своем плане с пожаром, а потом обратился к нам с отцом, чтобы мы описали ту местность. А еще королева задавала очень много вопросов.
Сория довольно улыбнулась при мысли, что ее близкие разговаривают с такими большими людьми.
— А какая она?
— Умная… нет, пожалуй… скорее, мудрая. Она кажется очень мудрой.
— Почему ты так считаешь?
Вибол почесал засохшую царапину на голени.
— Эта ее манера говорить… С ней чувствуешь себя так, будто она старая и умудренная опытом, словно горы.
— А король?
— Я видел, как он упражнялся с саблей. Он быстрый… хотя, похоже, потерял к этому интерес.
Сория кивнула и, поднявшись на ноги, вышла из-под навеса к висевшему над огнем небольшому котелку. Сняв его, она налила немного горячей жидкости в бамбуковую чашу и вернулась под крышу.
— А что насчет его ума? — спросила она, дуя на парующую жидкость.
— Он понимает войну. Он принял план Прака, который был простым, и рассказал, как его усовершенствовать.
— Они хорошо к вам отнеслись?
— Да, мама. Они отнеслись к нам хорошо. Очень хорошо.
Она снова улыбнулась и протянула ему чашу.
— Попей, это поможет от жара.
Он, сделав пару глотков, скривился.
— На вкус — как грязь.
— Я знаю. Но это тебе поможет. Моя мама давала мне такой отвар, когда я болела в детстве.
Допив отвар корней и листьев, он отдал ей чашу и закрыл глаза.
— Я, наверное, немного посплю.
— Давай я погашу огонь. Тут слишком жарко.
— Нет, все хорошо. Меня знобит.
Она нагнулась над ним и погладила его по лбу.
— Я знаю, что ты мужчина, Вибол, но сегодня я могу обращаться с тобой как с ребенком. И это меня радует.
Он запротестовал, но потом расслабился, и она дала ему еще кусочек медовых сот и начала массировать его тело, снимая боль.
— Расскажи мне что-нибудь… про то, как я был маленьким.
Поглаживая его по голове, она мысленно вернулась в прошлое. По полу их пристанища ползла длинная и толстая сороконожка, и Сория, зная, что она ядовита, взяла палку и отбросила ее в огонь.
— Ты помнишь любимую черепаху Прака? — спросила она.
— Немного.
— Когда ему было восемь, отец принес ему черепаху. Мы сделали для нее загон
— Это я помню.
— Прак плакал беспрерывно. Мы с отцом успокаивали его, а ты куда-то улизнул. Только что был здесь — и вдруг разом пропал. Отец пошел тебя искать, а я осталась с Праком. Вскоре ты вернулся. Ты поймал другую черепаху, и я никогда не видела на твоем лице более широкой улыбки, чем та, что была у тебя, когда ты отдавал ее брату.
Уголки губ Вибола поползли вверх.
— Я взял одну из сетей отца, чтобы сделать ловушку. В одном месте на солнце грелось несколько черепах, и я накрыл их сетью.
— Ну, что бы ты там ни делал, это сработало, потому что Прак был просто счастлив. И эта черепаха жила у него долго-долго. Как и можно было ожидать, он построил для нее замечательный, надежный загон.
Вибол кивнул и открыл глаза. Сория продолжала вытирать ему лицо, улыбаясь воспоминаниям.
— Я буду держаться подальше от вражеских копий, — сказал он, беря ее за руку. — Обещаю тебе, мама.
Она кивнула и, наклонившись, обняла его.
Он тоже потянулся к ней, и в этот миг время словно повернуло вспять. Он снова был маленьким мальчиком, которому нужно было утешение мамы, родившей его на этот свет и находящей красоту в черепахах, в воспоминаниях, в единстве близких душ.
Вся дрожа и еле волоча ноги, Тида шла по тускло освещенному коридору королевского дворца. В руках у нее был поднос с самой простой едой — миской риса и чашкой воды. Идти ей было тяжело, и она часто останавливалась, чтобы прислониться к стене и попытаться собраться с силами. Она чувствовала, что что-то сломалось в ней, разбилось вдребезги в то утро, когда Индраварман в приступе гнева избил ее, не сознавая, что делает. Постепенно она пришла в себя после пережитого тогда ужаса, но теперь каждый вдох стал для нее мукой. В рот все время поднималась кровь из горла, вызывая тошноту.
Дойдя до лестницы, она едва не упала, но взяла себя в руки и стала спускаться по деревянным ступеням. В подвале дворца было еще темнее. Ее распухший нос улавливал запахи сырости и разложения. Она закашлялась, и в легких вспыхнула боль. Сцепив зубы, она сдерживалась, чтобы не расплакаться. Но слезы все равно покатились при мысли о прошлой ночи и о том, что она предала Воисанну. Теперь по следу ее подруги идет погоня, и скоро ее поймают. Не менее ужасным было и то, что человека, который пытался освободить их обеих, во всех отношениях хорошего человека, пытают в камере в подвале. Индраварман многое рассказал ей, прежде чем начал избивать. В ярости из-за ее измены он называл ее всякими непотребными словами. А в конце она просто потеряла сознание.