Танцующая на ветру
Шрифт:
– У тебя крупная жена? – спросила я папу, который стоял рядом, на полголовы меня ниже, и что-то приборматывал, видимо, вспоминал свои стихи.
– Что?! – испуганно поднял он на меня глаза. Под глазами его набрякли большие морщинистые мешки.
– Жена, говорю, очень большая? – Мне хотелось спросить, бьет ли она его, но какое-то неожиданное, совершенно новое чувство остановило меня.
– Валюша? Да, вот такая… – Папа поднял руку чуть повыше своей головы, потом подумал и еще выше задрал руку.
– Почему ты в школе не работаешь?
– Так… это… там же готовиться
Я почувствовала, что у меня почему-то подступили слезы. Я отвернулась, чтобы папа не увидел их. Он не так меня понял.
– Стыдишься, да? Меня Леха стыдится. На улице говорит – иди сзади.
– Почему стыдится?
– Так… А чем же гордиться? Нелепый я человек… – Папа посмотрел на меня. – Похожа ты на Людочку…
– Да папа! В самом деле! Маму звали Оля! Ты что?
– Да как-то я… Давно это было… Зацепилось в голове… Людочка – лодочка… Олечка – полечка… Прости, дочка… Пойду я к Борису, пока он не передумал…
– Стой. Я с тобой пойду.
– Зачем? – Папа испуганно оглянулся.
Я не стала отвечать, обогнала его и пошла впереди.
– Дочка, дочка… А тебе же платят стипендию? Тебе денег хватает?
– Я еще работаю.
– Молодец… А можешь мне рублей пятьсот дать?
Я обернулась. Папа не выглядел пьяницей. Я знаю, как меняется лицо сильно пьющего человека, ни с чем не спутаешь.
– А зачем тебе деньги?
– Да как зачем? – Папа стал смеяться. – Деньги всегда нужны. Мне Валюша совсем денег не дает. Я же сейчас без работы… Инвалид.
– А что у тебя за болезнь?
Папа не успел ответить, а может, и не хотел, он отстал и задержался у стены.
– Вот, болит как раз вот тут… – Папа стал растирать грудину. – Болит и болит. А на врачей денег-то нет! Медицина теперь платная! Денег нет – не лечись.
– А разве… – Я немного растерялась, я как-то не задумывалась над этим. – Разве не осталось бесплатных поликлиник?
– Осталось, но там же никого не лечат! Справку на кладбище там выписать только могут! Так и на кладбище без денег не пустят!
– Ладно, – вздохнула я.
Всё равно от папы толку не добьешься, а я в болезнях совсем не разбираюсь. Можно, конечно, посмотреть в Интернете, почитать…
– Ну что, дочка, дашь папке денег? А то, знаешь, как-то странно… Я же взрослый человек, а у меня вообще своих денег нет… – Папа стал шмыгать носом, и я увидела у него слезы в глазах, непритворные. – Я вот к тебе ехал, думал, подарок какой купить… Там… Я же тебе телефон в детский дом прислал, помнишь? Забыла, всё забыла…
Мы тем временем подошли к каморке дяди Бори. Наш вахтер уже устраивался на ночлег. Увидев нас с папой, он начал ворчать.
– Борис! – Папа прочистил горло, приложил руку к груди и заговорил как-то по-другому, не так жалко, как он разговаривал сейчас со мной. – Борис…
– Да помню, я помню… Заходь! – кивнул
– Куда, дядя Боря? У меня Лена в комнате…
– Лена… А у меня вон… кошка с котятами… – Дядя Боря кивнул на коробку.
– Ах… – Я ахнула и присела около коробки. – Котята… Что с ними делать?
– Что? Понятное дело что – топить. Что обычно делают.
– Дайте мне одного…
– Да конечно! – отмахнулся дядя Боря. – Сейчас вон ведро наберу да и…
– Я помогу! – охотно вскинулся папа. – У нас кошка когда рожает, меня Валюша всегда посылает их топить.
Жалость к папе, переполнявшая меня, как-то вдруг улеглась. Я убедилась, что его не выгнали ночью на улицу, что дядя Боря правда разрешил ему переночевать, повернулась и ушла.
Утром я проснулась, сразу натянула брюки и толстовку, чтобы побегать, вышла за дверь, думая прямо по дороге умыться, не возвращаясь в комнату, а за дверью, прислонившись к окну, сидел на подоконнике мой папа.
– Дочка! – помахал он мне рукой. – Так вот он я! Жду тебя!
Я остановилась.
– Я не пойду ни к какому нотариусу, – сказала я.
– Дочка… Меня же Валюша домой не пустит. А если пустит, со свету сживет… Бить будет каждый день…
Я растерянно молчала. Я знаю, что самое сложное и непонятное – когда приходит момент, и детдомовским дают квартиру или даже дом. Дом может быть без света и не очень хороший, иногда дают такой старый, что там жить невозможно, квартира – это гораздо лучше. Но сколько историй, столько всяких обманов, сколько раз наши делали какие-то глупости и потом оказывались без квартиры. Продавали, закладывали, их как-то обманывали, заставляли что-то непонятное подписывать. Я пока еще совсем не знаю своих прав, не разобралась. Все собиралась найти законы, почитать, но руки не дошли. Я думала – рано, не завтра же мне дадут свое жилище.
– Дочка, дочка… – заторопился папа, видя мою растерянность. – Вот пойдем, там тебе нотариус все расскажет, все расскажет… Ты не сомневайся… Все хорошо… Валюша все знает… Она же у меня в управлении работает…
– Ну… хорошо, – колеблясь, сказала я.
На улице погода была премерзкая, я пробежала несколько кругов вокруг общежития и вернулась обратно. Папа все так же сидел на подоконнике, сложив руки на коленях. Лена спала, не хотела идти к первой паре. Папа зашел, тихонько, на цыпочках, сел на краешек мой кровати, как будто вчера и не валялся на ней.
Я вскипятила воды на кухне, налила чаю себе и папе.
– А поесть ничего нет? Если нет, то ладно…
Мы молча доели батон хлеба. Папа с утра был неразговорчив и хмур, уже так не веселился, как вчера.
– Стихи начал писать ночью. «Ты посмотрела на меня, и вечер был туман и глух…» Пока всё.
– «Вечер был туман» – это как? – не удержалась я.
Папа не ответил, отвернулся, держа чашку с чаем двумя руками. Я не стала больше приставать к нему. Туман так туман.
Когда мы спустились на первый этаж, дядя Боря как раз менялся с тетей Дашей.