Танцующая пустоту
Шрифт:
Люся зажмурилась. Её сущность сжалась за мгновение до света, и она захотела кинуться в дверь, в спасительную темноту, ведь ещё не поздно, как она жалела, зачем решилась…
– Останови! – Люся бросилась к рычагу.
– Сдурела?
Юра взглянул на Люсю кратким взглядом, или даже не было этого взгляда, а промелькнула молния, краткая, солнечная вспышка…
Люся отпрянула.
А потом она увидела солнце…
Свет был мягче и в то же время сильнее электрического. Нет, таких цветов не было в метро, светлых, размытых! Свет подхватил её, там, за окном, лилось небо, она узнала его, хоть никогда не видела, только о нём слышала. Лучи сталкивались и разбегались, солнце вспороло тучи, мгновение – и оно прыснуло, Люся зажмурилась от боли, но сквозь боль она ощущала полёт, полёт и нежнейшую сладость… «Даже если умереть, даже если
Люся вздрогнула: она услышала, как Юрин голос сорвался на шипение, как голос харма…
– Психопатка. Не приходи больше ко мне.
Они подъезжали к станции. Народу было много; одни торопились, понимая, что все не войдут, другие, беззаботные, мудро отходили в сторонку. Люся, как обычно, спряталась под пультом.
Юра сохранял хладнокровие, но когда они отъехали, попросил Люсю уйти.
– Это – моя работа. Никто не должен мешать мне тут! Уходи. Просто уходи. Тебе лишь бы играть. Ты призрак. Ты понарошку.
Как ей хотелось рассказать ему…
Люся никогда не была так одинока прежде. Теперь она не знала, что было причиной её жуткой, неизбывной тоски: отравление сладким солнечным светом или ссора с Юрой. Люся впервые пожалела, что бессмертна, и, если харм не убьёт её в бою, она не постареет и никогда не кончится… А что, если и её тоска вечна, как она сама?
Глава седьмая
Отвержена и обречена
Жар, тяжёлый, тяжкий, человечий, наполнял Люсю, мучил, замедлял её бег. С тех пор как Люся увидела солнце, она перестала ощущать волнительное чувство свободы, радоваться полёту и существованию. Люся жаждала чего-то, и сама не знала – чего. Всё так же свистел ветер, кружили и трещали ауэллы, пассажиры улыбались смартфонам, и где-то весёлый Рэд разгуливал по платформе. Люсе было не до них; она мучилась от жары и от жажды. Люся устремлялась в заброшенную часть Подземки и неслась по узким проходам до тех пор, пока свист ветра не становился невыносимо звенящим. Танцевала Пустоту, чтоб забыться и исчезнуть хоть на время, однако каждый раз пробуждалась и понимала: от себя не убежать… Перед глазами плавали рваные красные кольца, дробились контуры человеческих лиц, электрический свет на станциях раздражал, казался жёстким и неправильным, куда ему до нежности солнца! Солнечный луч, как стрела, попал внутрь и прорастал – в Люсином животе поселилось маленькое солнце. Его не заглушить, оно шевелится, жжёт, оно растёт! «Наверное, так чувствует беременная, когда внутри начинает расти. Внутри так горячо, что даже стоять тяжело. Потому-то, наверно, беременным и уступают места», – подумала Люся и прислонилась к холодному мрамору, как хорошо, что станции обиты спасительным мрамором!
– Прошу тебя, – обратилась она к камню. – Тебя люди достали из самой глубины! Охлади…
Мрамор откликнулся на просьбу Люси ледяным прикосновением. Холодный, как рассудок усталого кабинетного учёного, мрамор был на её стороне.
В поисках прохлады Люся кинулась в переулок
Хармы будто только Люсю и ждали. Шипение и шелест обволакивали со всех сторон, сама тьма шипела на Люсю, и неизвестно, откуда ждать нападения.
– Печать солнца! На ней печать солнца!
Сколько их было? Пять, десять? Их много, слишком много… Ноги подкашивались, Люсе казалось, она ослабла от солнечного света.
– Глядите! Обречена… Её прогонят свои. Наконец-то она обречена!
Её обступал серый рябящий шелест, затем зрение вдруг обострилось – вспыхнуло зелёное пламя. Люся схватилась за рукоятку кинжала, но на этот раз она знала, ей не выстоять. Она очутилась в эпицентре изумрудного пожара, холодного и шелестящего. У неё не было надежды, хармы не знают жалости.
Люся услышала голос, который прежде не слышала. Это был голос харма, с призвуками шипения и посвиста, но голос этот звучал отчётливей и благороднее, чем другие. И он не просто разговаривал – вещал, как на трибуне.
– Оставьте её, – сказал голос. – Существо, отравленное солнцем, ищет доблестной смерти в бою. Но заслуживает ли такую смерть предательница? Позвольте ей умереть другой, позорной смертью. Пусть она вернётся к своим. Пусть почувствует одиночество. Её казнят друзья. Смерть от харма слишком хороша для неё! Печать солнца – выжженное клеймо.
Люся обернулась на источник голоса и увидела мертвенно-синего ящера, который рисовал хоботом в воздухе знаки. Толстые губы шамкали, словно перемалывали слова, хобот, покачиваясь, вздымался, с шелестом выдувая воздух.
На всякий случай Люся претворилась, что ужасно унижена словами харма – опустила голову, будто бы от стыда. Она, конечно, была рада и даже согласна, что смерть от хобота харма слишком хороша для неё… «Да и вообще смерть – слишком хороша. Лично для меня. Можно я поживу своей никчёмной жизнью?» Люся внутренне улыбнулась – представила, как расскажет обо всём Рэду.
– Биредуру-тэнэй! – с достоинством произнёс харм. Так послышалось Люсе: хармийский язык сложен для восприятия, он состоит из звуков, которым не найти соответствий в человеческой речи. Хармы засмеялись, их хохот походил на бурление подземных вод. На всякий случай Люся опустила голову ещё ниже. За каждым хармом Люся видела призрачную полутень человека, будто привязанного к своему ящеру. Харм отбрасывает тень человека или это иллюзия – вот неразгаданная тайна Подземья.
Харм подцепил хоботом камень и высек из него искру трением о какой-то предмет, похожий на огромный свёрток. Хармы зажигали свечи! Чего ещё не хватало, так это попасть на их ритуал! Когда хармы зажигают свечи, это выглядит довольно мило, однако последствия непредсказуемы.
Хармы занялись ритуалами, а Люся понеслась прочь, не оглядываясь, по длинному промозглому коридору. Она преодолела невидимую, но ощутимую границу, отделявшую владения хармов от места танцев свободных духов, и взлетела, и рядом вихрем беспечной пляски закружили сёстры. Они приглашали её присоединиться, но Люся отворачивалась от них. Она торопилась и боялась, совсем как человек…
Пророчество хармов испугало Люсю. Она сама ощущала в себе перемену, однако надеялась, что её друзья не заметят «печать солнца». А если заметят? Свет был внутри неё – наверное, так болеют люди. Люди помогают больным. Духи Подземки помогают друг другу. Взаимопомощь – закон абсолютный. Рэд сможет излечить, он такой умный, наверняка что-нибудь придумает. Может, будет ругаться, ворчать на Люсю, а потом скажет непременно: «Дурочка ты, Люся, но мы же не будем верить в предрассудки с этой печатью! Если отнестись к твоей ситуации философски…» И он придумает, он что-нибудь обязательно придумает!
Люся направилась к людям. Покататься, поиграть в гляделки с парнями, улыбнуться кому-нибудь – чтоб растерять солнечный свет в будничных забавах. Солнечный свет разъедал Люсю; внутри что-то переламывалось, перемалывалось, трещало, словно разъезжалось по швам, и тошнота накатывала (возможно, люди называют это – «тошнота»)… Она всматривалась в своё отражение в дверях. Печать солнца, какая она? Она глядела на свои руки, они пожелтели… Наверное, это и есть – печать солнца… Нет! Они такие и были – Люся помнила цвет, и нечего выдумывать! Это люди себе придумывают проблемы и волнуются. Свободные духи хладнокровны, как их подземелье, равнодушны, как бесконечный тоннель. Нечего выдумывать! «А ну, мы сейчас посмотрим – вызову-ка я сон Подземья!»