Танцуют все
Шрифт:
Нормально отразилось. Научилась стискивать зубы, погружаться в себя и верить.
И вообще, детский дом, даже первоклассный, крепкая школа для нежных девочек.
— Эй, последняя надежда инфекциониста, — Алиска сдернула с моей головы подушку и тут же получила ногой в живот.
Надежда Боткина. По отдельности милое имя и приличная фамилия, в совокупности — тихий ужас ребенка школьного возраста. В детстве у меня было два прозвища — Ботинок и Желтуха.
В институте каждый на что-то откликался: Алиса на Фому, бывший друг и любимый Игорь Понятовский
Сейчас Алиска преступила все правила. Надежда Инфекциониста, да еще и Последняя, это уж ни в какие ворота…
Я схватила дорогого сердцу плюшевого мишку и запустила другом в подлую Фому.
Алиска поймала игрушку, посадила ее на колени и развязно расслабилась на стуле у компьютерного стола.
— Очнулась, подруга. Слушай сюда. Сейчас я бегу на «Красную стрелу». В Питере хватаю Кира и дую в Амстердам. Сколько мы там пробудем, не знаю. Вот пятьсот долларов, это взнос за квартиру на полгода. Не отказывайся! Так надо.
— Академический оформлять будешь? — хмуро спросила я.
— Как получится. Адрес и телефон тети помнишь?
— Обижаешь, — фыркнула я. — Цифры мой хлеб.
— Назови…
Я проговорила телефон и адрес, включая номер почты и индекс.
— Понятие «международный роуминг» знакомо? Если что, звони, не забывай. И последнее..-. — Фомина запнулась. — Помирись с Гошей.
— Он осел.
— А ты упрямая кобыла!
— Тогда у меня не будет внуков…
— Почему? — удивилась Фомина.
— У нас родятся мулы, а они не репродуктивны.
— Гоша не осел, — категорически заявила Алиса. — И вообще… это я рассказала Лине о детском доме… прости.
— Зачем? — Если бы это я услышала вчера, то без затрещины дорогая подруга не уехала бы. Но сегодня меня ничто не удивляло. Алиса — невероятное существо, к ней надо относиться как к стихии. С достоинством и выдержкой.
— А дуры они все. Высокомерные, напыщенные дуры!
— Это не новость. Зачем ты им рассказала?
— Не знаю.
Исчерпывающий ответ, и иного я не получу.
— Ладно, проехали.
— Так ты помиришься? Обещаешь?
— Подумаю, — уклончиво ответила я, отняла мишку и уткнулась в него лицом.
— Не думай, — приказала Фомина. — Мужик голову сломал, думая, чего ты бесишься. Ведь даже не объяснилась!
— Я не люблю выяснять отношения. Это пошло.
— Фу-ты, ну-ты, сама ослица упрямая.
— С такой любовью к зоологии тебе бы, Алиса, в ветеринары…
Ал иска хотела ответить что-то язвительное, но вспомнила о «Красной стреле» и полезла целоваться.
— Наденька, лапушка, — всхлипнула стихия, — я скучать буду… А ты?
В горле запершило, я шмыгнула готовым потечь носом и от избытка чувств огрела Фомину по спине. Та поморщилась и пробормотала:
— У твоего медведя скоро второй глаз отвалится… Прислать из Амстердама нового?
— Ага. И пакетик марихуаны. Вернешься, обе на
Дабы не разрыдаться, Фомина дотянулась до радио и нажала кнопочку; из динамиков понесся канкан Оффенбаха.
— Хорошо, не похоронный марш, — проскулила я. — Очень бы соответствовало.
— Не реви, подруга, — Алиска изо всех сил старалась выглядеть. — Хоронить нас рано… и почему бы не под канкан? Представь, все кладбище рыдает, а у моей ямы народ пляшет. Пришлют похоронку, намекни трубачам, чтоб Оффенбаха сбацали. Договорились?
— А то.
На этой трогательной ноте мы и расстались.
Я стояла у окна нашей комнаты и смотрела, как непривычно худая без балахона Фомина с сумкой наперевес сайгачит через темный двор, и думала. Правду она рассказала об Игоре или нет? Если да, то я ослица. Я почти приучила себя ненавидеть, но удивительно, как легко вспоминается прежняя любовь.
На Алису Фомину я обратила внимание еще при вступительных экзаменах. Все иногородние абитуриенты, размещенные в общежитии Бауманки, тряслись и страдали невыносимо. Нервная обстановка, взвинченные до предела парни и девушки зубрили, повторяли, слонялись из угла в угол и пили капли. Девица в просторном балахоне книг в руки не брала, равнодушно ходила на экзамены и получала «отлично» у преподавателей, славящихся железобетонной непробиваемостью.
Профилирующие предметы — математика и физика — меня беспокоили мало. Но страх перед сочинением подсадил на капли, как и все общежитие. Москвичи, «отрепетированные» членами приемной комиссии и закончившие подготовительные курсы, демонстрировали спокойствие и выдержку патрициев. Фомина держалась особняком, на сплетни и разговоры «за жизнь» не велась, но почему-то однажды вечером подошла ко мне и села рядом на лавочку в сквере.
— Трясешься?
— Угу, — у меня на коленях лежал толстенный справочник «300 лучших сочинений».
— Косяк забьем? Поможет…
— Кого? — не поняла я.
Алиса не стала ничего объяснять, достала из складок балахона подозрительную папиросу, несколько раз затянулась и протянула мне.
— Не курю, — я дернулась, и справочник шлепнулся на землю.
— Насильно в рай не тянут, — пробормотала странная девушка и расслабленно откинулась на скамейке.
Я косилась на соседку и стремительно шуршала извилинами — удрать сразу или посидеть немного для приличия. Но девушка в балахоне давно меня интриговала, и я отважно осталась на месте.
— Говно трава, — вдруг пробормотала девица, швырнула окурок в урну и протянула руку: — Алиса Фомина.
— Надежда. Боткина, — представлялась я всегда с расстановкой, произнесенные скороговоркой имя и фамилия часто вызывали смешки.
Алиса с иронией посмотрела мне в глаза, по-моему, хотела сказать «бывает», но передумала.
— Ты откуда?
— Да так, — уклончиво ответила я.
— Из деревни, — сама себе утвердительно произнесла Алиса. — А я из Питера.
— В Питере своих институтов не хватает? — я действительно сильно удивилась.