Танцы Близнецов
Шрифт:
– Это, конечно, не положено. Но если такие обстоятельства… Чего желаете?
– Три красного вина, три апельсинового сока и шесть стаканчиков.
Стюардесса понимающе и даже по-свойски улыбнулась маэстро, сгрузила на стол аперитивы, заметила свежее пятно на его рубашке.
– Вы пятно посадили. Вот вам пакетик соли, присыпьте, а то след останется, – и покатила конструкцию к паре сонных арабов на заднем ряду.
Мы же соседи, а соседство обязывает!
Савойский
– Нужно слегка втереть, – легко принимая роль секретаря-референта, сказала Таня, – не двигайтесь, я сейчас всё сделаю.
Карагодин, сидевший между Таней и Савойским, вознамерился было привстать, чтобы деликатная операция прошла успешно. Таня придержала его за плечо, сказала:
– Не беспокойтесь, я и отсюда достану, – она слегка прилегла на соседа и безымянным пальчиком растёрла горку соли по ещё влажному пятну. Карагодин млел и не шевелился, боясь разогнать прельстительные феромоны.
– Вот и всё, – Таня осторожно вынула пакетик из руки маэстро, стряхнула остатки соли в пластиковый стаканчик и вернулась на место.
Карагодин, освобождённый из сладостного плена, осторожно выдохнул, сказал:
– Ну просто умница. – И, не совладав с порывом, наложил было аппликатуру на Танину ручку, но ручка вдруг повернулась навстречу этому движению, и их пальцы сплелись.
– Праздник продолжается, – объявил повеселевший Савойский. – Орудия к бою. – И потянул из-под колен неизбывный «Арарат».
При словах «орудия к бою» дама в шиншиллах не сдержала улыбки, что-то сказала своему спутнику, седоватой эспаньолкой похожему на Шона Коннери из «Погони за «Красным Октябрём», правда, в слегка семитской редакции.
– Господа, приглашаю присоединиться, – воззвал Савойский, заметивший эти движения, – мы же соседи, а соседство обязывает!
Соседи подняли свои интеллигентные бутылочки, демонстрируя вежливое участие в общем веселье.
– Соседство обязывает, – значительно повторил Савойский, передавая партнёру «Арарат» с парой пластиковых стаканчиков на горлышке.
Танечка понятливо привстала, пропуская Карагодина в проход.
– Вы просто Бонапарт какой-то, – засмеялась дама и всё старалась поднять стаканчиком горлышко коньячной бутылки, которой умело орудовал Карагодин.
– Мне совсем чуть-чуть, – сказал Коннери, – просто почувствовать вкус молодости. А вы?
– Момент, – Карагодин вернулся на место. Танечка проворно присела рядом. Карагодин выстроил аэрофлотские стаканчики на столик, в один пролёт наполнил их точно на треть, передал Савойскому и секретарю-референту. Поднял свой.
– Мы сейчас на высоте 10 000 метров над землёй. И это обязывает… – он сделал хитрые глаза, – выпить за наше знакомство немедленно и до дна! Прозит!
– Прозит! –
– Прозит! – улыбнулась Танечка.
Не надо было суетиться!
Соседи приветственно подняли стаканчики, и все дружно выпили.
Завязалась вполне светская беседа. Новые знакомые, будучи свидетелями строгих разговоров со стюардессой, поинтересовались, что за миссия такая у делегатов. Карагодин дал краткие, но внушительные пояснения. Те уважительно кивали в такт коротким периодам Карагодина.
– Вот такие пироги, – неожиданно сказал Савойский, и все засмеялись.
Дама в шиншиллах оказалась Фаиной, супругой Коннери, а сам Коннери – Аркадием Львовичем, владельцем супермаркета в Каире.
«Какие любезные люди, – умилился Карагодин, – какие скромные!»
Беседа прекратилась самым естественным образом: прикатили коляску с разнообразной снедью. Под аэрофлотовские наборы с ветчиной и красной рыбой пошло красное винцо.
Не успели разделаться с едой – новая тележка. Чай, кофе, плюшки-круассаны.
– Я не хочу ни чая, ни кофе, – сказал Савойский, отвалился на спинку кресла и смежил глаза.
– И я… ничего не хочу, – присоединилась Танечка.
– А я – кофейку, – сказал Карагодин.
Стюард поставил на край стола, напротив Танечки, которая сидела у прохода, подносик, на него чашку и в эту чашку пустил из никелированного кофейника дымящуюся струю.
Танечка тут же подносик подхватила и, уже вжившись в положение секретаря, стала разворачиваться в сторону Карагодина. Стюард толкнул коляску по маршруту вдоль прохода, чайники-кофейники неожиданно громко звякнули, Танечка повернулась на этот звук и…
Карагодин инстинктивно отпрянул назад и даже подобрал ноги, но поздно: чашка опрокинулась, и огненный кофе выплеснулся на правую ступню, ничем не защищённую, так как, желая дать отдых ногам, во время трапезы он под столом новые туфли снял.
– Господи, – выдохнула Танечка.
Карагодин, превозмогая боль, улыбнулся незадачливой референтше кривой улыбкой.
– Ерунда, не бери в голову, – неожиданно переходя на «ты», сказал он. И стал промокать носком левой ноги ошпаренную правую. Боль как-то незаметно рассосалась.
Танечка прихватила предплечье соседа.
– Господи, какая же я росомаха… какая дура! Очень болит?
Карагодин, частично преодолевший болевой шок, прикрыл ладонью Танечкину лапку и ощутил себя настоящим мачо, которому всё нипочём.
– Во-первых, ты не росомаха и не дура, а во-вторых, нам в этой жизни предстоит ещё масса трудностей. Но мы их преодолеем.
– Господи, какой ты сильный, – восторженно выдохнула Танечка. – Я никогда не встречала таких сильных мужчин… Ты меня ненавидишь?