Танцы на минном поле
Шрифт:
— Купил, — с сильным акцентом выдохнул Мабуно, так, что слово звучало у него вроде: «Кпьел».
— Ну-у-у, — протянул Войтовский, вытаскивая из нового коробка спичку и чиркая ей перед самой переносицей нигерийца. — Знаешь, в войсках утверждают, что она горит сорок пять секунд. Я как-то проверял — значительно меньше. И вся жизнь вот так, — он задумчиво посмотрел, как огонек доедает белую щепочку, превращая ее в черный обугленный остов. — Да, так о чем это я? — словно опомнившись, кинул он, — ты утверждаешь, что, гуляя у Кремля, нашел пакетик под голубой елью, а в ночной клуб зашел, чтобы уточнить, где находится ближайшее
— Это Тахонга! — с глазами, полными ужаса, завопил негр. Нарбук Тахонга!
— О! Так бы и сразу. А то, купил-нашел, еле ушел. Хотел расплатиться — не смог остановиться. Слушать тошно! — подытожил Михаил. — Где найти?
— Улица Малая Никитская…
— Откуда он получает товар?
— Не знаю!
— Точнее, — капитан вновь чиркает спичкой, поднося ее к самым глазам Мабуно. — Мне почему-то кажется, что ты меня обманываешь.
— Я слышал, что героин идет через Украину, — оправдывается нигериец.
— Это уже что-то, — кивает Войтовский. — Может быть, ты тогда уточнишь, что вообще творится с товаром.
— Не знаю, — вновь повторяет Мабуно, — Полный погром.
— М-да, — его собеседник тоже вздыхает, — вот в этом ты, видимо, не врешь. Ладно, давай вернемся к твоему другу Тахонге. Кроме него в квартире еще кто-нибудь есть?
— Два охранника.
— С пушками?
— Да.
— Превосходно, — расплывается в недоброй ухмылке капитан Войтовский. Веское основание для позднего визита. — Да, вот еще что, ты, видимо, знаешь, на чем ездит твой приятель?
— Зеленый «Рено-Сафран», — честно признается Мабуно.
— Где стоит?
— Возле дома.
— Просто прелестно, Михаил хлопает своего собеседника по плечу. — Видишь, как славно владеть иностранными языками. Спасибо, дружище, ты нам очень помог. А теперь, если не возражаешь, мы вернемся в город. Считай, что для тебя уже все позади. М-м-м, точнее почти все. Эй! — он подзывает Ривейраса.
— Тащи-ка обратно своего опера.
Через полчаса синий «Опель» был оставлен во дворе дома возле одного из московских управлений милиции. После «легкой уборки» опер занял подобающее ему место за рулем, а полу-оглушенный Мабуно с руками, вновь выставленными наружу и скованными наручниками, отдыхал позади.
— А теперь, дружок Мабуно, — напутствовал его Войтовский, протирая платком ручку двери — тебе бы лучше вновь забыть русский язык. Все остальное, впрочем, тоже.
То, что его начальник походит на гладко выбритого фокстерьера, полковник Коновалец подметил еще с первого дня совместной работы с Банниковым. Да и хватка… Вцепившись в какое-нибудь дело, он мог висеть на нем до полного изнеможения жертвы.
Поэтому, раскладывая перед генералом материалы, добытые майором Лукиным, он понимал, что ввязывается в нешуточную подковерную грызню. Ни славы, ни толку…
Листок содержал распоряжение об организации оперативно-следственных бригад Главной военной прокуратуры для проведения ревизии на военных объектах. Бумага была подписана лично Президентом, что настораживало само по себе. Но красный маркер полковника Коновальца подчеркнул в тексте другие особенности. Первой из них была база ракетно-артиллеристского довольствия
— Почему ты думаешь, что именно Энск? — , хмуро спросил Банников.
— В списке среди прочих объектов только три подходят нам по тематике, но на первых двух комиссии работают по факту взрыва и связанного с этим хищения, а вот в Энске ничего подобного не обнаружилось. Опять же дата.
— Хорошо, — кивнул генерал, задумчиво постукивая пальцами по столешнице. — Что ты по этому поводу думаешь предпринять?
— Я с вашего позволения, Тимофей Прокофьевич, уже кое-что предпринял… Я уточнил, чем именно занимается группа, работающая в Энске.
— И чем же?
— А вот тут-то начинаются странности. По идее, работа следственной группы уже должна подойти к концу. Причина начала разработки, я имею в виду, конечно, официальную причину, по нашим временам, довольно тривиальная: хищение боеприпасов со складов. Но с самого начала группа, ни с того, ни с сего, была выведена из подчинения Военной прокуратуры. Курирует ее непосредственно сам Президент.
— Вот даже как! — Банников хлопает ладонями об стол и откидывается в кресле. — Кто руководит группой?
— Подполковник Крутый Николай Емельянович, год рождения тысяча девятьсот пятьдесят девятый…
— Ладно, об этом потом. Пришлешь мне его дело, я почитаю, — прервал своего помощника генерал-лейтенант. — От Лукина, я так понимаю, ничего?
— Ничего, — отрицательно покачал головой Коновалец.
— Ладно, — кивнул Тимофей Прокофьевич. — А у тебя с группой что?
— Готова к работе.
— Вот и отлично! — Банников нажал на кнопку вызова адъютанта. — Через час я пришлю к тебе Зинчука с бумагами. Твои ребята должны выехать как можно скорее. Передай Грише все данные по группе. Обозначь, что может от нас потребоваться. В общем, что я тебя буду учить, ты сам все знаешь. Главное — мы должны их опередить.
Появившийся в дверях старший лейтенант, терпеливо дожидался окончания речи своего начальника и негромко доложил.
— К вам Нефедов, майор внутренней безопасности.
— По какому вопросу? — поморщился генерал.
— Он говорит, по личному.
— Пусть придет позже, сейчас я занят, — отрезал он. — Отошли его, и возвращайся, ты мне нужен.
С начала октября у капитана Савельева, работающего в Службе Безопасности Президента, было новое задание. Несмотря на внешнюю простоту его, оно было окутано пеленой секретности не менее, чем любая из тайн кремлевского двора. Впрочем, к подобной обстановке капитан привык, и где-то в глубине души гордился своей причастностью к высоким интригам государственной механики. Задание же, которое ему выпало, было до обидного простым и, как ему казалось, незначительным. Каждый божий день ему надлежало подменять консьержа в одном из подъездов мидовского дома на 1- й Дубровской, следя за тем, кто подходит к почтовым ящикам, и что он в них опускает. Вечером его сменял другой офицер из Службы Безопасности, а он, очистив от корреспонденции один из порученных его заботам ящиков, маршировал к Самому, докладывая о пришедших письмах, газетах и журналах. Следующим утром он вновь заступал на пост, и так изо дня в день.