Танцы на снегу. Геном. Калеки
Шрифт:
– Я больше не расчетный модуль, – сказал я.
– Взял расчет? – удивился бармен, тряся шейкером.
– Ну, вроде того.
– И решил вернуться?
– Мне надо… навестить разных людей, – сказал я. – Сказать спасибо. Вам тоже спасибо.
– За что? – удивился бармен.
– Вы мне помогли наняться на «Клязьму».
– Да не стоит благодарности… – смущенно отозвался бармен. И все-таки ему было приятно.
Я взял бокал, отпил коктейль. Вкусный. Но на Авалоне молоко вкуснее, а парное на Новом Кувейте
– Еще? – Бармен потянулся к шейкеру.
– Нет, это вам. Я угощаю.
Парень улыбнулся, мы чокнулись.
– Спасибо, – снова сказал я и подхватил тощую сумку с вещами. – Знаете, ведь вы спасли всю Империю!
Кажется, он решил, что я все-таки двинулся головой в потоке…
Когда я пришел на речку, там еще никого не было. Я разделся, бросился в воду – холодная какая… Плавал минут десять, потом выбрался, огляделся – никого еще не было поблизости. Выжал и снова натянул плавки, вытерся маленьким одноразовым полотенцем и лег на любимую каменную плиту.
Солнце едва проглядывало из-за пыльной бури. Оранжевое пятнышко, ни тепла, ни загара. Но я все-таки нежился под ним, вспоминая, как долго оно было моим единственным солнцем.
Потом солнце затянуло совсем, даже исцарапанный песком купол начал немножко светиться в «вечернем режиме», и я перевернулся на живот. Такие бури надолго. До весны. Только огромные рудовозы могут садиться сквозь стены песка и порывы шквального ветра. Ну или маленькие юркие кораблики фагов, и то Сашка сказал, что будет ждать меня сутки, а потом улетит, ему жизнь дорога, а железы внутренней и особенно внешней секреции – еще дороже, а на Карьере нормальным людям жить не рекомендуется, это не планета, а настоящий ад…
Будто кто-то спорит.
Никуда он не улетит, конечно. Дождется меня. В крайнем случае разыщет. Скажет, что ему скучно одному лететь, только и всего, но разыщет. Стася отправили на Иней отлавливать разбежавшихся клонов Снежинской, а подлечившемуся Сашке (шрам – о-го-го какой!) велели возвращаться на Авалон.
– Тики-Тики…
Я перевернулся на спину и посмотрел на Дайку.
– Не может быть, – сказала она.
– Угу, – сказал я. – Я твоя галлюцинация. Воплощение твоих неосознанных подростковых комплексов.
– Дурак! – Дайка покраснела. Но все-таки положила планшетку и ткнула мне пальцем в живот.
– Ай-ай-ай, я растворяюсь в мировом эфире… – скорбно сказал я. – Дайка, как дела? Математику подтянула?
Она покраснела еще пуще. Вот ведь – знает человек, что не сможет стать пилотом, а математику учит. Математика ей не дается, а она все равно зубрит.
– Ничего дела… Нам снизили возраст совершеннолетия. До четырнадцати лет.
– То есть льготный пай до четырнадцати снизили? Это значит, что рудники совсем накрываются, – сказал я. – Дохнет Карьер.
Дайка кивнула:
– Зачем ты вернулся, Тики-Тики…
– Забрать
– Куда забрать? – насторожилась Дайка.
– На Авалон. Или на Новый Кувейт. Как хотите. У меня и там, и там друзья, я еще не решил, где буду жить. Лучше на Авалоне, конечно. Хотя хорошие люди везде есть. Люди вообще хорошие, только им надо об этом напоминать.
– Ты что, наследство получил? – Дайка неуверенно улыбнулась.
– Ну его, такое наследство… Нет. Но два гражданства я пробью. А корабль ждет в порту.
Дайка молчала. Я сел, подтянул колени к животу. Сказал:
– Я понимаю. У тебя тут родители и сестренка. Я все понимаю, Дайка. Но я смог договориться только о двух людях. Если ты улетишь, твоим родным будет легче, ты можешь отдать им свой пай. А дальше можно будет что-то еще придумать.
Она думала. Потом спросила:
– Новый Кувейт – это где был мятеж?
– Да.
– А ты как-то…
– Я расскажу. Только в другой раз. Очень не хочется вспоминать, Дайка.
Но Дайку волновало другое:
– Правда, что президент Инея могла летать в гиперпространстве без анабиоза?
Ничего себе – как слухи летают! Быстрее света.
– Да, – мысленно извиняясь перед фагами, сказал я. – Она… у них был настоящий гений в генетике. Они разобрались, почему женщины не выносят гиперпереход, и научились с этим бороться. Одного этого бы хватило, чтобы их вся Империя носила на руках! Эту гадину выбрали бы на любой пост, хоть на императорский! А они думали только о том, как заморочить людям головы.
Дайка кивнула. Прошептала:
– Значит, я смогу стать пилотом?
– Не знаю. Может быть. А твоя дочь – точно сможет.
– Дурак, – снова сказала Дайка, но без особой убежденности. – Тиккирей, ты меня не разыгрываешь?
– Нет.
– Мне надо поговорить с родителями. Я пойду, Тики-Тики?
– Планшетку не забудь, – сварливо напомнил я. – Вечером я зайду… вы там же живете?
– Ага.
Она наклонилась за планшеткой. Миг помедлила и сказала:
– Ты очень изменился, Тикки. Ты вырос.
А потом быстро чмокнула меня в щеку и убежала.
Я глупо улыбнулся, но щеку вытирать не стал.
В том, что я предлагаю Дайке, есть нечестность. У нее здесь родители и сестра. И у Глеба – родители. Но у меня есть право помочь только двоим. И я помогу своим друзьям.
Не надо никаких гениев, которые хотят сделать весь мир счастливым насильно. Надо лишь помогать тем, кто рядом. Тогда лучше станет всем. Ада Снежинская так и не смогла понять, почему я выбрал сторону Стася, а ведь все просто. Пускай Стась тоже говорил о миллионах людей и десятках планет, но он помогал тем, кто рядом и кому он мог помочь. А Снежинская говорила о миллионах, но заботилась только о себе, любимой – во всех обличьях, и в мужских, и в женских.