Танцы на стеклах
Шрифт:
— Ну, не совсем в щечку, — пробормотал он и прижался губами к ее губам.
Весь мир перевернулся и разорвался на сотни разноцветных осколков. Больше ничего не существовало. Только она и он. Только их губы, танцующие в страстном танце. Он был нежен и мягок. Она податливой и невинной. Сладкая радость затопила ее с ног до головы.
— Все. Беги скорее спать. Прячься от меня в комнате и не забудь запереться на все замки, иначе я приду к тебе и больше никуда не уйду, — Владимир нежно прикасался к ее лицу, губам. Вторая рука держала крепко за талию,
— Может, ты меня отпустишь?
— Не хочу… — прошептал он, прижав ее к себе и уткнувшись носом в ее волосы.
— Пора спать, Владимир, пора спать, — Леся выскользнула из его рук, воспользовавшись минутной слабостью Владимира. Она открыла дверь в комнату и, обернувшись, прошептала:
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Ангел. Надеюсь, что тебе буду сниться я.
Дверь закрылась, отделяя его от Леси. Владимир стоял и смотрел на запертую дверь, словно она могла дать ответ, что же делать дальше. Он взъерошил волосы. Вздохнул. И направился в свою комнату.
— Спать, значит спать, — невесело сказал он, — теперь осталась малость — уснуть, а не мечтать всю ночь.
Леся быстро разделась и рухнула на кровать без сил. Какой насыщенный событиями день! Столько всего произошло, что мозг отказывался воспринимать случившееся. Даже странный танец на стеклах отошел на второй план, после поцелуя. Ее первый поцелуй… Теплый, нежный. Леся улыбнулась и повернулась на бок, обняв подушку. Мягкая постель послужила лучшим успокоительным на всем белом свете. Леся закрыла глаза и сладко потянулась. Морфей тут же накрыл ее мягкой пеленой.
Лесе снился сон. Она танцует на стеклах, убегая от хлыста в руках Владимира. В ушах стучит набатом кровь, дыхание сбивается, ноги болят, словно тысяча иголок впивается разом, но она понимает, что останавливаться нельзя — язык хлыста настигнет ее и будет целовать кожу до крови. Бег по кругу: туда-сюда, обратно. Владимир улыбается, но лицо искажает злоба. Его глаза искрятся. И трудно понять: любовь в них отражается или ненависть. Леся не понимает, что ему от нее нужно. Она не может подойти к нему, он не подпускает к себе. Уйти тоже не может — он не выпускает. Весь мир замкнулся в круг ковра из стеклянных осколков, по которому ей нужно бежать, превозмогая боль. Бежать, пока не найдет выход. Леся, словно загнанный зверь, мечется, уворачивается, борется за жизнь. А он лишь подстегивает, ускоряет, играет…
Огненная вспышка перед глазами ослепляет. На предплечье наливается кровью рубец от удара. Она не видит, куда бежать и лихорадочно соображает, как уйти. Больно. Как же больно… душа словно вывернута на изнанку. Ее растоптали. Все чувства, надежды, мечты. Она снова никому не нужная маленькая девочка, которую никто не любит и не ценит… И Леся продолжает бежать, не глядя на своего мучителя, мечтая вырваться из плена боли, страха и ненависти человека, которого любит.
Новая вспышка боли ослепляет девушку и глаза застилает розовая пелена, на губах появляется привкус крови, соленый вязкий. Он преследует, сводя с ума и…
Леся подскочила на кровати, словно ужаленная. Сердце билось в груди, норовя выскочить, тяжелое дыхание, — словно только что пробежала кругов десять вокруг трактира, — перед глазами пляшут солнечные круги…
Леся прикоснулась дрожащей рукой ко лбу и вытерла испарину. Девушка оглянулась. В комнате темно, за окошком едва занимается рассвет. Небо уже светлеет. Но солнце только начинает восхождение по небесному пути.
— Вот это сон, — произнесла она, сползая обратно на подушки, натягивая одеяло по уши. — Точно нервы лечить нужно, а то так и с ума сойти не долго.
Леся повернулась на другой бок и закрыла глаза, но сон не шел. Утро она встретила, так и не сомкнув глаз. Решив, что дожидаться никого не стоит, Леся встала с кровати, оделась и спустилась позавтракать. Настроение на нуле. Глаза красные от недосыпа, голова болит от вчерашнего знакомства с алкоголем. Плюс ко всему дико урчащий желудок, завывающий от того, что его бедного сегодня не кормили.
Леся подошла к девушке-подавальщице, суетливо натирающей столы до блеска, и попросила принести ей «чего-нибудь пожевать». Желудок тут же сыграл приветственный марш, очевидно пытаясь показать, как он рад тому, что его, наконец-таки, накормят.
Леся заканчивала утреннюю трапезу, когда по лестнице спустился Атан.
— Доброе утро, — вежливо поздоровалась она, окидывая взглядом странника.
Следов вчерашнего побоища на нем не наблюдалось. Настроение приподнятое, улыбается во все зубы.
— Привет, — ответил он, устраиваясь напротив.
— Признавайся, кому уже гадость устроил?
— Я?! Да за кого ты меня принимаешь? Что так заметно, да?
— Ну, вообще-то ты с утра встаешь без настроения, а тут улыбаешься, не язвишь…
— Ну, я встретил кое-кого с утра, настроение испортил. Я случайно, честное слово. Просто поинтересовался самочувствием и просветил, сколько стоит вставная челюсть. А, да, еще сказал, что девушки на беззубых внимания не обращают и не дай Всевидящий, он вытащит вставную при них… Ну, это же за гадость не считается?
— Ну, если рассуждать так, как ты, то нет. Абсолютно. Наемника вчерашнего встретил?
— Да. Мы с ним соседями по комнатам оказались. И ведь я понимаю, как ему обидно, я только ногу ушиб, — болит зараза, — а у него вот как получилось. Ну, ладно, чего мы все обо мне, ты чего так рано встала?
— Спалось плохо.
— Странно, после такого количества выпитого, ты должна была спать, как мертвяк, не шелохнувшись.
— Видимо, алкоголь мне противопоказан.
Атан заказал себе завтрак и спросил:
— Лесь, ты не хочешь кофий попробовать?
— Это что такое? Первый раз о таком слышу.
— Эх ты, темнота верховская! Кофий — такой напиток, наподобие чая, только помогает взбодриться. У вас на хуторе его нет, потому что дороговат для обычного населения. А здесь в городе — не такая и роскошь. Здесь даже сигареты найти можно.